Он пленился не только звукописью, но тем, что он редкий, понимаете? Тогда-то и возникла у меня метафора редкости: редкоземельные металлы, редкость Земли-планеты в контексте Галактики, Вселенной – мы других таких не знаем, где так вольно дышит человек, – и редкость человеческого племени как такового в свете этих необозримых космических пространств. Расстояния своей огромностью вообще стирают всякую материалистическую философию. Например, когда говорят: «Эта звезда довольно близка к нам, ее можно достичь за пять миллионов световых лет». Ну что это такое?

– Абстракция, которую понять невозможно.

– Совершеннейшая мистика. И люди – такие вот редкостные продуктики этой космической каши, а среди людей есть редчайшие. Я выбрал этот термин «редкие земли» для названия книги потому, что мне показалось, что он вполне уместен для общей метафоры романа, речь в котором идет о редкости как таковой. А уже потом пришло название корпорации – «Таблица-М». Таблица Менделеева. Валерий мне прислал кучу вещей из Интернета, и у меня они все запели… Там была фонетическая близость с какими-то русскими словами, эти перекаты, неожиданные, возникающие обстоятельства со всеми этими га-долиниями, и лютециями, и самариями… В общем, возник какой-то новый мир. В связи с этим фигура другого героя – Макса Алмазова, сибирское рождение которого странное и загадочное. Никодимчик-то африканский. Кстати, я где-то прочитал, что именно в Габоне есть такой вулкан, в котором, по мнению некоторых ученых, произошел какой-то колоссальный космический – так скажем – поворот. Там, возможно, и возник Адам.

– В любые времена есть место предательству одного человека, и этому есть хоть какое-то оправдание: человек слаб… Но страшно, когда предается целое поколение. Все, что случилось с Геном и его соратниками в нынешние времена, – это история еще одного потерянного поколения?

– Потерянного и обманутого. Возьмите отцов моего поколения. Среди них масса революционеров, солдат революции, искренне веривших. Сколько их уничтожено в этом кровавом колесе? Я думаю, больше, чем осталось. А дальше – война, ушли на убой миллионы молодых людей. Сколько из них осталось? Процентов тридцать? Вернулись с войны, думали, что все пойдет иначе. Ничего подобного, опять все закрутилось. Обманули. И затем шестидесятники. Тоже надежда – социализм с человеческим лицом. «Все, мы все переделаем, у нас будет другой, цветущий, демократический, европейский социализм», да? И вновь полный обман, кончившийся удушением Венгрии, подавлением Чехословакии, а у нас – Новочеркасск, восстание в Муроме, в Средней Азии. В общем – опять все оказалось липой… Дикое похмелье, разочарование… В перестройку призвали молодых и объявили: «Демонтаж, господа. Надо начинать снова… Вы должны участвовать в перестройке. Вы – молодые, энергичные, вы не просто какие-нибудь там комсомолята, а уже интеллектуалы – идите, дерзайте, становитесь миллиардерами. А родина у нас всегда останется». Ну и ринулись все становиться миллиардерами. И что из этого получилось – опять потерянное поколение…

– В романе есть одна полумистическая организация – МИО. Лишь в конце повествования мы узнаем ее истинное название – «Мать-и-Отец». Вы придумали этому явлению название – скрытнобольшевизм. Вы полагаете, что есть аналог этому в нашей действительности?

– В этом я просто не сомневаюсь. В организованном или неорганизованном виде, но эта структура, даже не структура, а целый пласт скрытнобольшевизма существует в нашей стране. Скрытнобольшевизм невольно приходит в голову всякий раз, когда я слышу выступления прокуроров или иных чиновников. Надо сказать, что существуют более или менее открытые площадки вот таких людей, где они могут высказываться. Это опять же я почерпнул из реальной прессы дня. Оказывается, у нас не только Общественная палата существует. Есть такой журнал «Терра нова» на русском языке, его издают интеллектуалы Силиконовой долины в Калифорнии. И там очень много различных мемуарных и актуальных интервью. В одном из них я прочел о какой-то Академии, где заседают маршалы, генералы, какие-то крупные конструкторы той эпохи, люди, что считают себя солью земли советской. И в этой Академии идут различные обсуждения. Одно из них с темой «Героические подвиги охраны лагерей и взаимодействие с заключенными во время Великой Отечественной войны» я использовал в эпизоде, где фигурирует АОП – Академия общего порядка. Главная мысль этого обсуждения была в том, что якобы благодаря «подвигу охраны» и «взаимодействию» десятки тысяч заключенных приобрели новые профессии.

– А я-то полагала, что это чистейшей воды авторская выдумка…

– Это доклад генерала внутренних дел, произнесенный на одной из сессий данной академии. Такие сведения дает журнал «Терра нова».

– Вы считаете, что скрытнобольшевизм непобедим?

– Может быть, у нас и непобедим, в этом что-то этническое, не знаю.

– То, о чем вы размышляли в «Вольтерьянцах», в «Москве Кве-Кве» и в «Редких землях», соединилось в некий авторский манифест философского звучания. Особенно это проявилось в сцене освобождения из тюрьмы Гена, когда вместе с ним выходят все герои ваших книг.

– Вам понравилось? Теперь критика будет рычать – Аксенов пиар своим героям устроил.

– Вполне возможно. Как пришла идея освобождения героя?

– С кем он сидел, я не знал совершенно. Потом предположил, что в камере возможно расписать «пулю», а преферанс – значит, еще трое-четверо. Что это за сокамерники? Может быть, мои герои: Фил Фофанов из «Желтка яйца», Саша Корбах из «Нового Сладостного стиля» и Игорь Велосипедов из «Бумажного пейзажа»? Их было только трое. И так все шло до тех пор, пока Ашка не задумала штурм фортеции, освобождение всех. Каким образом? Взяткой.

– Самое сильное оружие у нас.

– И вот этим оружием открываются все камеры, падают все замки. И кто уходит? И тут меня осенило: выходят-то мои герои, значит, эта тюрьма была узилищем всех моих героев.

– Действие романа происходит в России и Франции. Жизнь американского русского сочинителя в Биаррице напомнила жизнь американцев на Лазурном Берегу у Фицджеральда.

– Да? Из какой вещи?

– «Ночь нежна». Но жизнь русских в Биаррице – это уже совершенно другое. Шикарный прием в приватном шато описан с достаточной иронией.