Сигизмунд сказал воспламененно:

— Вот это жизнь!.. Вот так и надо во славу!

Альбрехт посмотрел на него, потом на меня, но смолчал, хотя понимать тут особенно нечего, рыцари у нас самые настоящие, кость этого мира, скелет человечества.

— Во славу, — повторил я, но не стал уточнять в чью, пусть отец Дитрих поймет насчет славы церкви, Альбрехт — славы и величия короля, а сэр Рокгаллер подумает, как всегда, о бабах, то бишь прекрасных дамах. — На этот раз славы будет столько… что наш подвиг войдет… гм…

Отец Дитрих, что в сторонке беседует со священниками, услышал, бросил на меня предостерегающий взгляд.

— Войдет, — сказал он осторожно, — если решит конклав кардиналов. И определит, чем считать то… что вот стряслось.

Подвиг, пробормотал я про себя, войдет в анналы… даже, может быть, в Библию, как второй потоп… на этот раз огненный, в ожидании которого Адам записывал законы на стеллах из глины, чтобы те от огня стали только крепче.

Войдет в случае, если справимся. Шанс нам дан, иначе бы вместо Маркуса послали астероид. Не обязательно размером с Луну, достаточно и с Австралию.

Но сейчас шанс остается. Просто время с момента прибытия Маркуса начало стремительно работать против нас.

…Разведчик провел в дальнюю часть лагеря, что уже и не лагерь, а как бы его отросток, и народ там не военный, сразу ощутилась расхлябанность и вольность нравов. Из первой же хижины, сплетенной из веток, выскочила молодая женщина и, закрывая рубашку на груди, поспешила с моих глаз.

— Маркитантки, — пробормотал я, — что хорошо и почти плохо. Где главный?

Немолодой алхимик поспешно поклонился издали.

— Ваше величайшее величество, он во-о-о-он там, на краю болота! Там непонятную рыбу поймали… наполовину плавники, наполовину лапы.

— А для оборонной промышленности она сгодится? — спросил я сурово. — Для военно-промышленного… э-э… производства?

— Ваше величество?

— Сейчас все работает на оборону отечества, — сказал я сурово. — А ты что, из другого отдела?.. Надеюсь, здесь все засекречено? Вольно.

Он замер, а разведчик ухмыльнулся и молча указал взглядом в сторону разросшегося кустарника.

Я уловил возбужденные голоса, среди них и резкий тенорок Карла-Антона, что в возбуждении срывается на дискант.

Где край болота, не знает само болото, разведчик раздвинул кусты, дальше в десятке шагов от нас трое мужчин в профессионально длинных халатах, хотя их можно называть и плащами. Шляпы все одинакового размера и формы, только у одного с орлиным пером за тульей, явно знак отличия.

Все трое оглянулись, Карл-Антон радостно заулыбался было, но тут же опомнился, отвесил почтительнейший поклон и замер в ожидании.

— Карл, — сказал я, — сейчас было важное заседание совета. Вы прятались в уголке и даже не пискнули. Полагаю, на следующем вам тоже стоит быть обязательно! Да, весьма.

Он отшатнулся.

— Ваше величество!

— Вот-вот, — сказал я, — потому я и. В данный момент я, выказывая величайшее уважение будущей науке и ее прорывным достижениям в ряде непонятных тебе областей, явился сюда лично, дабы.

Он прошептал в муке:

— Ваше величество…

— Ибо понимаю, — ответил я значительно. — И ценю ростки. Бурьян, как известно, есть ценнейшее лекарство, свойства которого пока еще не открыты алхимиками и вряд ли будут открыты наукой. Ну, ты все понял. А теперь песни о главном. На совещании все бряцали оружием и обещали красиво умереть в сражении за. Или против, неважно. Но мне нужна победа, одна на всех. За ценой, понятно, не постоим, платим не мы, не жалко. Отступать некуда, все равно погибель, так что все и всегда твердо и прямо глядя. Присваивать победу даже не придется, все равно мне припишут!

Он слушал в напряжении, тщетно стараясь выловить в моей цветистой речи смысл, наконец просто догадался:

— Ваше величество желает… поручить нечто нам?

Я изумился:

— Разве еще не сказал? Эх, все ученые такие непонятливые… Вам поручаю не просто нечто, а самое главное. Найти мощное оружие против этих противников.

— Ваше величество…

Я вскинул ладонь, останавливая вопросы.

— Как только пришельцы покажутся из корабля, разведчики тут же сообщат. Мы постараемся определить, конечно, что и как, но я спинным мозгом чувствую, что наши мечи и копья будут не очень-то весомым аргументом.

Он спросил шепотом:

— Полагаете… прилетят маги?

— Можно сказать и так, — согласился я. — Высокая алхимия неотличима от магии. Умно я сказал? То-то. Хорошо изрекать вещи, которые в этом краю еще не слышали, таким умным начинаю казаться даже себе… То оружие, которое применит противник, я объявляю нелегитимным.

— Ваше величество?

— Недостойным, — пояснил я, — и запрещенным церковью. Пусть она еще и не знает о нем, но точно запретит, ибо церковь вообще-то за гуманизм, человеколюбие и уничтожение всех несогласных с нею. А раз противник недостоин и нелегитимен, то он вне правил. Это понятно?