– Ага, признались!

– Я супернадежный, – возразил я с достоинством. – Надежнее меня только горы на Севере. Может быть, еще и на Востоке, но там еще не был, все предстоит. Просто я был весьма ошарашен, как это можно усомниться в моей надежности, у меня же на лице написано, какой я замечательный!

Она мило прощебетала:

– Ах, сэр Ричард… Я уже начинаю в это верить. Вы в самом деле так уверены, что и я вам верю. Мама говорит, мужчинам нельзя верить, а я все равно верю, они ж мужчины, как им не верить?

Она щебетала и щебетала, ее речь перепархивала от одной глупости к другой, как птица с ветки на ветку, я молча любовался ее свежестью и нежным румянцем, что вспыхивает на щеках и тут же исчезает, чтобы через мгновение снова появиться и разлиться от скул и до подбородка.

Женщина сама выбирает мужчину, вспомнил старую истину, который ее выбирает, так что лучше вот так учтиво поклониться и топать дальше, милостиво улыбаясь и стараясь чем-то себя занять, пока чертово Зеркало Горных Эльфов продолжает дозаряжаться.

Дальше сэр Эраст Маклейн – типичный мезогин, как, впрочем, и большинство мужчин, только он больший мезогин, чем остальные, в том смысле что помимо толстых массивных костей еще и наделен массой дурного мяса, а живот выпирает больше чем весьма.

Поклонившись, он заметил со знанием дела:

– Ваше Величество, я бы не хотел оказаться в вашей шкуре!

– Да, – согласился я миролюбиво, – вам в ней было бы тесновато.

Сказал я по-дружески, но он почему-то поджал губы и помрачнел, хотя быть толстым не так уж и чудовищно, я знавал и вполне приличных толстяков.

– Ваше Величество, я имел в виду, заново все налаживать…

– Я не один, – заверил я, – вы ведь поможете?

И, похлопав его по плечу, не стал слушать счастливые заверения в преданности, двинулся дальше, остановился возле сэра Клоубля. Этот тоже вроде бы занимал какое-то место в моей канцелярии или не занимал, не помню, но видел его пару раз во дворце. Этого достаточно, чтобы подозрительный Кейдан выдворил и его.

Как у большинства придворных, негромкий голос и сдержанные движения, чрезвычайно умен, судя по отзывам, знает всех как облупленных, что позволяло ему легко лавировать в сложностях двора, избегать ненужных интриг и успешно проводить свои.

– Сэр Клоубль, – сказал я, – вы уже показывались Куно Крумпфельду?

Он поклонился.

– Ваше Величество… он пока раздумывает.

– Значит, – сказал я, – ценит.

Дальше за ним юная леди Ширлиния, она посмотрела на меня, вздрогнула и побледнела, а плечи зябко передернулись.

Я спросил в удивлении:

– Что с вами, леди Ширли? Я ужасен? А все говорят: прекрасен-прекрасен… Брешут, сволочи?

Он прошептала:

– Видела недавно, как казнили одного за государственную измену. До сих пор дрожь берет, как только вспомню. Зачем вы это делаете?

– А не вспоминайте, – сказал я легко. – Разве мало всякого радостного? Наверное, и в аду можно что-то найти для счастья.

– В аду? – переспросила она. – А мы где?.. Нельзя ли в честь вашего возвращения сделать какой-то милостивый жест…

– Я весь из милостивых жестов, – огрызнулся я. – Столько помиловал мерзавцев!

– Я о четвертовании, – сказала она. – Все равно лишаете человека жизни. Нельзя ли просто отрубить голову или повесить? И ему приятно, и мы не наслаждаемся нехорошим зрелищем…

– Нехорошим? – спросил я. – Да народ одевается в праздничное и прет к месту казни, как на карнавал!

– И все-таки нехорошо, – возразила она. – Нет, казнить хорошо, преступления должны быть наказаны, но любоваться казнью нехорошо!

– Предлагаете казнить там же, в тюрьме?

– Да!.. Это гуманно!

– Я гуманист, – согласился я, – и вполне с вами согласен. Но как насчет воспитательного эффекта?.. Вы женщина, будущая воспитательница своих детей, разве вы не должны их удерживать от незаконной преступной деятельности?..

Она вспыхнула негодованием.

– Ваше Величество!

– А разве не самый простой, – спросил я, – и действенный способ удерживать детей и юношество от всего такого нехорошего, показывать, к чему это приводит?

– Но не самый достойный!

– Леди Ширли, – сказал я мягко, – одному из ста подростков достаточно и моральных запретов, а всем остальным нужно показывать казни, чтобы представили наглядно, что их ждет. Только один из ста ведет себя хорошо, потому что нехорошо вести себя нехорошо… а остальные ведут себя хорошо, потому что страшатся петли палача! Я, как политик, свои призывы быть хорошими людьми подстраховываю статьями уголовного кодекса, где четко прописано, что ожидает нехороших. И если наказание суровое, то даже нехорошие ведут себя хорошо!.. А в нашей жизни человеку все равно, почему у него не украли: потому что хорошие или потому что страшится виселицы.