Опоздали на той стороне, не успели.

Бойцы уже были у стен, забрасывали бойницы гранатами, выламывали двери. Скоро налет кончился. Там, на шоссе, были и другие проблемы. Только вот стрекотание с грунтовой дороги не прекращалось – Торозов мог и обратно откатиться.

Висса и Модест у бывшего здания сельсовета дождались Мокея, который прибыл с пулеметной ротой. Здесь же был Прох, батальонный ординарец, он пытался водой из пожарной бочки хоть как-то умыться после окопа. Связники тащили рацию. Внутри здания искали попрятавшихся, и там стоял кавардак. Прямо на крыльце бойцы саперными лопатками били по затылкам трупы – гарантированно успокаивали.

В воздухе носилось усталое веселье – самое на сегодня страшное позади, дело сделано, и сегодня смерть от них всех будет брать только малую долю. И еще была настороженность. Не столько от нового боя, который никуда не денется и вот-вот начнется, сколько от вещей вокруг. Они еще не приобрели статус трофеев, не стали своими, законными: повсюду были надписи этим жирным, кособоким, не-поймешь-что-выбито шрифтом, и только не хватало бирок с именами владельцев.

– Кха… кха… капитан, будем считать, что ты принял командование, – Виссу перегибал кашель.

– Да. Принимаю. Модест, взвод Картоша пополни, кто остался, и по дороге пусти. Раздолбают нам Торозова, весело будет. – Начальник штаба прятал за напускным хладнокровием неуверенность, однако растерянности не испытывал. – Занимаем оборону, огневые ставить будем. Прох! Глаза продерешь – быстро к Фирсу, пусть поторопится.

Ординарец вытянулся по стойке смирно, но тут же снова наклонился к бочке.

Виссу перегнул новый приступ кашля, и он, держась за стенку, отошел в сторону.

– Ещё! Первому фельдшеру скажешь, как обработает тела, сразу пусть в подвалы свозит.

– Так точно, – глазастый Прох, отплевываясь, углядел первого фельдшера. Тот как раз сидел перед широким окопом над очередным телом. Сосредоточенный, торопящийся обработать всех, кого можно, – в руках держал шприц, а рядом дымилась прижигалка для ран. Но ординарец показывать пальцем на Водина не стал – последние дни старался отучаться от дурных манер.

Мокей подозвал к себе связистов, пора было доложить о ситуации и запросить координаты для огня – он понятия не имел, как изменилась обстановка на шоссе за последние двадцать часов.

Новый артналёт заставил их всех бежать в укрытие.

Через сутки стало и легче и тяжелее одновременно.

По гати подтащили ещё боеприпасов, пришло подкрепление – стрелковая рота. Миномёты раз за разом накрывали шоссе, оно перестало быть сколько-нибудь надежной коммуникацией, и теперь Волуйки из проблемы армейского масштаба превращались в частный эпизод.

Но «бурые» нажимали – взяли остатки какого-то полка, кинули от шоссе вдоль грунтовки. Торозов откатился почти к самой гари. Единственное орудие разбили, расчет там же и полёг. Остатки Тулово были в зоне действия артиллерии, и в домах не осталось целых крыш.

Однако на той стороне – у «бурых» и «серых» – войска откатывались, штабам было не до батальонов, и ни у кого не было времени нормально спланировать операцию по подавлению новоявленного «чиряка». Хватили первые попавшиеся орудия, били, убеждались, что танков со стороны Тулова не будет, глухого мешка не получится, и для артиллерии тут же находились задачи поважнее.

Мокей созвал ещё живых офицеров на военный совет в подвале магазина – на мешках с картошкой и мукой. Из ламп были керосинки. У стены рядком лежали собранные тела, а на груди Виссы сидел и сверкал глазами батальонный кот Трубач. Он всегда истреблял крыс и ни разу не пытался есть человечину или царапать тела. Тянуло кислым запахом консерванта.

Начштаба ощущал себя тореадором, который стоит перед раненым, умирающим зверем. И всё бы хорошо, да только в руках вилка, и до смерти быку ещё минут пять. И убегать он права не имеет.

– Пора воскрешать. Ещё день, и нас будет слишком мало. Раньше ночи подкрепление просто не дойдет.

Командир первой роты молча поднял руку. Партизан тоже согласился и тут же начал прикидывать, как всё провернуть.

– Воскрешать – это правильно, это мы организуем. Вот вытащим народ по первой к болотцу, там пригорки есть хорошие, добрые, трава не мятая, земля спокойная. Всё скоренько и пройдет. А другим делом… – Ермил торопливо стал загибать пальцы.

– Отставить. Какое болото? Мы половину живых угробим, пока до распадка донесём, – начштаба устал и говорил тихим голосом.

– Так что, здесь? Тут земля плохая. И вообще, – партизан хотел что-то объяснить, но наверху скрипнули дверные петли, и по лесенке начал спускаться замполит. Керосиновая лампа на столе давала мало света, только дыры в спине и левом боку были видны очень хорошо.

– Арефий, ты что надумал? – Мокей привстал и прошипел эти слова таким тоном, какой действует посильнее иных матюгов.