Шрифт:
– Послушайте, Фрэнки, – сказал Роджер, – Генри надо вылечить во что бы то ни стало. Не думаю, чтобы он стал рабом привычки: не так уж долго он принимает наркотики. И у него есть ради чего лечиться: Сильвия, Томми, домашний очаг. Его надо как-то заставить осознать положение. Николсон – как раз тот человек, который способен на это. На днях мы с ним говорили. Он добился поразительных успехов, даже с людьми, которые много лет были рабами этого мерзкого зелья. Если бы только Генри согласился лечь в Грейндж…
– Вот что, – сказала Фрэнки, обрывая его, – я хочу вас кое о чем спросить. Всего один вопрос. Я надеюсь, вы не сочтете меня страшной нахалкой.
– Что же это за вопрос? – сразу заинтересовался Роджер.
– Не согласились бы вы сказать мне, доставали ли вы фотографию из кармана того человека, который сорвался с утеса в Марчболте?
Она внимательно следила за его лицом, подмечая малейшие изменения. И не зря: Фрэнки осталась вполне довольна увиденным. Легкая досада, едва заметное замешательство, но никаких признаков испуга или нечистой совести.
– Нет, как вы об этом догадались? – проговорил он. – Или вам сказала Мойра? Да нет, она же не знает.
– Значит, вы это сделали?
– Вероятно, придется это признать.
– А зачем?
Роджер, похоже, снова растерялся.
– Ну… поставьте себя на мое место. Я стою на страже над телом незнакомого человека. Что-то торчит у него из кармана. Я разглядываю. По какому-то удивительному совпадению это оказывается фотография женщины, которая мне знакома. Замужней женщины, причем такой, которая, как я догадываюсь, не очень счастлива в браке. А что впереди? Дознание. Разглашение. Вероятно, фамилия бедной девушки во всех газетах. Я действовал в каком-то порыве: схватил фотографию – и в клочья! Наверное, я поступил неправильно, но Мойра Николсон – такая славная девушка, и мне хотелось уберечь ее от скандала.
Фрэнки глубоко вздохнула.
– Значит, вон оно как, – сказала она. – Если б вы только знали…
– Знал что? – озадаченно спросил Роджер.
– Не уверена, могу ли сказать вам сейчас, – проговорила Фрэнки. – Пожалуй, лучше потом. Все очень усложнилось. Я понимаю, почему вы взяли фотографию, но что мешало вам сказать, что вы узнали этого человека? Разве не надо было сообщить полиции, кто он?
– Узнал его?! – Роджер казался сбитым с толку. – Как это я мог узнать его? Я его не узнал.
– Но вы же встречались с ним здесь всего неделей раньше.
– Моя дорогая девочка, вы сошли с ума?
– Алан Карстэрс! Вы же встречали Алана Карстэрса?
– Ах да! Человек, который приезжал с Ривингтонами. Но ведь погибший был не Алан Карстэрс.
– Не Алан Карстэрс?!
Они уставились друг на друга, потом Фрэнки вновь подозрительно сказала:
– Вы не могли не узнать его!
– Я не видел лица, – ответил Роджер.
– Что?
– Оно было накрыто носовым платком.
Фрэнки уставилась на него. Она вдруг вспомнила, что, рассказывая ей о трагедии, Бобби упомянул, как накрыл лицо покойника носовым платком.
– И вам даже не пришло в голову посмотреть? – спросила Фрэнки.
– Нет. А зачем?
«Разумеется, – подумала Фрэнки, – если бы я нашла фотографию знакомого человека в кармане покойника, я бы непременно посмотрела на лицо этого человека. До чего же умилительно нелюбопытно мужское племя».
– Бедняжка, – сказала она. – Мне так ее жаль.
– О ком вы? О Мойре Николсон? Почему вам ее жаль?
– Потому что она боится, – медленно сказала Фрэнки.
– Она всегда выглядит напуганной до полусмерти. Чего она боится?
– Своего мужа.
– Не сказал бы, что я сам хочу иметь врагом доктора Николсона, – признался Роджер.
– Она уверена, что он хочет убить ее, – вдруг сказала Фрэнки.
– О боже! – Он недоверчиво посмотрел на нее.
– Сядьте, – сказала Фрэнки. – Я о многом вам расскажу. Я должна доказать вам, что доктор Николсон – опасный преступник.
– Преступник? – В голосе Роджера чувствовалось неприкрытое неверие.
– Погодите, я вам сейчас все расскажу.
Она подробно изложила ему все, что произошло с того дня, когда Бобби и доктор Томас нашли тело, умолчав лишь о том, что ее авария была подстроена. Зато она представила дело так, будто нарочно задержалась в Мерроуэй-Корт из-за желания докопаться до сути и разгадать тайну. На отсутствие интереса у ее слушателя Фрэнки посетовать не могла. Роджер, казалось, был заворожен ее рассказом.