Шрифт:
— Извозчика вспомнить сможете? — чуть не силой прорвался Ванзаров.
— Что его вспоминать! Это же Спиридон, он тут часто стоит поблизости… Может, и сейчас… А нет, так обязательно возвернется…
— Дверь закрыли, что дальше?
— Что дальше! Прибегаю, вижу — дверь комнаты открыта, позвала — она не отвечает, заглянула — никого. Что такое? Позвала громче, думаю, мало ли что между ними случилось, может, утешить надо или, чего доброго, глаз ей подбил, всякое бывает, иду дальше и вижу — лежит на диванчике, сердешная, и не дышит уже… Тут уж со мной такое началось, себя не помню…
— Сколько раз бахнуло? — повторил яркое словцо знаток древних текстов.
— Как бахнуло — я и пошла смотреть, что стряслось…
Получается, горничная слышала только один выстрел. Неужели перепутала? С таким ветром в голове все возможно. И как на такую растяпу оставляют дом? Спалит — и не заметит за разговором с подружкой. Нет, не понять логикой порядки женского пансиона.
Уточнив, где обычно дожидается пассажиров знакомый извозчик, Ванзаров заспешил вниз. Городовые согрелись и размякли без чая. И очень хорошо. Некогда сейчас чаи гонять. Отдав точные поручения, что делать в его отсутствие, а заодно хоть на аркане притащить доктора и полицейского фотографа, Родион предложил кому-нибудь отправиться с ним. Вызвался Болотников.
Одинокая пролетка чернела в десяти шагах от пансиона поблизости гранитной набережной Крюкова канала. Извозчик по обычаю запахнулся в кафтан, спрятав нос в меховой воротник. Старший городовой уже потянулся, чтобы скинуть его за шкирку, но Родион опередил, вежливо постучав его по спине:
— Это вы Спиридон?
Хмурое лицо мужика, которому давно перевалило за половину столетия. Хотя угадать истинный возраст в такой бороде решительно невозможно.
— Ну я, чего изволите?
— Сыскная полиция…
— И че?
— Назвать личный номер и фамилию! — рявкнул Болотников, не привыкший церемониться с «ваньками». [15]
— Мельников, личный номер 18–26, Казанской части… А кричать на меня не надо, господин городовой, я пред вами ни в чем не провинился.
Страха или почтения перед полицейской властью Спиридон проявлять и не думал. Видно, крепкий, уверенный в себе мужик. Утихомирив Болотникова и усмирив неминуемую расправу строгим взглядом, Родион вежливо спросил:
15
Прозвище дешевых извозчиков, в отличие от «лихачей» — дорогих извозчиков на тройках.
— Примерно в одиннадцать утра к вам сел пассажир…
Извозчик невозмутимо ждал, что еще скажут интересного.
— Так был такой пассажир?
— Ну, был…
— Описать сможете?
— Чего там описывать… Бобровая шуба до пят, накрываться накидкой меховой не пожелал, говорит: грязная у тебя, мне не холодно. Ну, дело ваше, нам-то что.
— А если лицо увидите, узнаете?
— Это можно.
— Куда поехал, сможете припомнить?
— Чего же не помнить, памятью не страдаю еще… На Английскую набережную, в «Львиный» клуб приказал.
Это место Ванзаров знал. Вот только добираться туда пешком неблизко. Пролетку из участка не допросишься, и, как назло, в кармане ни копейки, вышел-то из дома воздухом подышать! А просить у городового стыдно. И оказаться в клубе надо как можно скорее. Есть шанс застать раннего гостя. Просто безвыходная ситуация.
Пока Родион терзался в сомнениях, Спиридон, словно угадав мысли, предложил довезти. И даже про оплату не пикнул, дескать, залезайте, чего без толку стоять, и лошадь согреется. До чего сознательный извозчик пошел! Быть может, подобрел на Святки.
Путь по накатанному снегу проскочили так стремительно, что Родион не успел и замерзнуть, как перед ним возник трехэтажный особняк с римскими колоннами и пышными фонарями у парадного подъезда. Клуб, в котором состояли влиятельные и состоятельные господа, в праздничные дни принимал своих членов. Вдоль тротуара выстроилась цепочка частных экипажей. Кучера собрались в стайку, топтались и грелись разговорами. Оставив Болотникова у входа и задушив некоторую робость перед аристократичным строением, Родион вошел внутрь.
Появление неизвестного господина в скромном пальтишке не было встречено фанфарами и барабанным боем. Никто радостно не воскликнул: «Какая удача! Сам Родион Георгиевич к нам пожаловал! Ура! Ура!» Никто не бросился за автографом, чтобы запечатлеть великую минуту, когда нога знаменитого (в будущем, конечно) сыщика ступила на ковровую дорожку клуба. Напротив, господин за конторкой, исполнявший обязанности дежурного портье, оторвался от важнейших записей и аристократически приподнял бровь: дескать, что такое к нам залетело? Или даже: кто позволил это впустить? Глубоко недружелюбные чувства читались в его взгляде.