– Почему это? – возмутилась Рыска. – Давай хоть жребий кинем!

Парень презрительно свистнул – нашла дурачка, видунья! – накинул веревку на пень, подергал, проверяя, и, не дав девушке возразить, начал спускаться, быстро исчезнув в темноте и тумане.

Такка снова взревела, и веревка почти сразу же обвисла: то ли Жар от испуга разжал руки, то ли как раз достиг дна.

– Эй! Эге-е-ей!

Друг не отзывался.

Рыска лихорадочно полезла через край. Спускаться оказалось не так уж сложно, веревка служила скорее поручнем, чем единственной опорой. Быстро перебирая по ней руками, девушка сбежала по склону – и врезалась спиной в Жара, не сделавшего, оказывается, и шага в сторону. Он даже конец веревки продолжал сжимать, указывая куда-то пальцем и нервно, всем телом, хихикая. Рыска повернулась – и наконец увидела такку.

Деревянные опоры каменоломни сгнили вместе с буреломом, и изгрызенная кирками скала казалась делом зубов огромной крысы, а штольни – ее норами. В одном месте холм не выдержал и треснул, как переспелая слива, узкая расщелина доходила почти до самого верха, внизу будучи не шире трех шагов.

Там-то такка и стояла, угрожающе наклонив рогатую голову, а вокруг плясали волки. Напасть со всех сторон, как стая обычно охотилась, они не могли: в щели едва хватало места для самой осажденной. На земле уже валялся, вытянувшись в струнку, серый окоченевший труп, подрасклеванный воронами. Еще один волк хромал, то и дело присаживаясь, чтоб полизать больную лапу.

Этой ночью хищники вели себя осторожнее, делали короткие выпады и отскакивали, пытаясь выманить такку из убежища. Но та лишь упрямо мотала башкой и рыла землю копытами.

– Уа-а-а! – свирепо взревела она на очередную атаку волков, и расщелина завыла, запела, заголосила вместе с ней, многократно усиливая и искажая звук. Потом пленница заметила девушку, радостно подалась вперед, и по оврагу раскатилось более привычное: – Му-у-у-у!

Волки тут же кинулись на Рыжуху. Трое повисли на ногах, четвертый вскочил на холку, а хромой заметался рядом, выискивая, куда впиться.

– Они же ее сейчас задерут! – охнула Рыска, дергая Жара за рукав и тем выводя из оцепенения. – Что делать?!

– Орать на них, они громкого голоса боятся! – Парня несколько раз посылали подпаском на луга, и Жар знал, что при появлении рассвирепевшего пастуха волки мигом оставляют скот в покое и кидаются врассыпную. Правда, пастухом тогда был чернобородый батрак, от которого и медведю не зазорно сделать лапы… – А ну пшли вон, голодранцы! Это наша корова!

– Кыш, кыш! – присоединилась к нему Рыска.

Волки отцепились и поглядели на них как на больных. Даже стыдно стало. Но выбора не было!

– У-у-у! – наступал на хищников Жар, для пущей острастки быстро вращая над головой орешину. Та со свистом резала воздух, свежие сломы на концах слились в тонкий белый круг.

– И-и-и! – вторила Рыска, так беспорядочно махая палкой, что пару раз огрела сама себя. Корова тоже выскочила из расщелины, шумно пыхтя, хлеща хвостом и взбрыкивая, словно вместо вымени у нее между ног болталось кое-что помужественнее.

Волки попятились, ворча и огрызаясь. Может, они бы и напали на людей, если б были поголодней, помногочисленней и постарше, – но от осенней облавы уцелело всего шесть штук, а единственному матерому корова вчера проломила череп. Так что второй раз за ночь добыча оказалась им не по зубам.

Убедившись, что звери отступились, Жар вернулся к расщелине. Наклонился, присмотрелся. На поросшем лишайником граните лежал белый, обкрошившийся по краям коровий череп и несколько огрызков крупных костей.

– Вот они, предыдущие такки, – с горечью сказал он. – А сколько народу из-за них волкам скормили!

Коровы в веске и на хуторе пропадали чуть ли не каждый год. Особенно в войну, когда потерявшие всадника, обезумевшие от ран или вида битвы животные мчались куда глаза глядят и срывались в овраг. Одни погибали на месте, другим «посчастливилось» добраться до расщелины – а волков в те годы мно-о-ого расплодилось! – и продержаться еще несколько дней, устрашая округу.

Рыжуха, немного успокоившись, благодарно ткнулась Рыске в плечо, и девушка поймала ее за уздечку. Ноги и круп коровы были искусаны и расписаны бурыми потеками, на хвосте не хватало кисточки.

– Как же нам тебя отсюда вытащить? – озадаченно спросила девушка, глядя на далекий черный край оврага.

– Да ну ее, дуру рогатую, – сердито сказал Жар, чувствуя одновременно громадное облегчение и злость на всех подряд: и на себя, труса, храбрее которого оказалась даже маленькая робкая Рыска, и на глупых весчан-хуторчан. – Пусть Сурок сам за ней идет.

– А вдруг ее волки до утра съедят?!

– Вот и отлично, будет хозяин знать, как живых людей в жертву приносить!

– Но корова-то в чем виновата? – возмутилась Рыска. – Она ведь тоже живая! Давай пройдемся по дну, поищем выход.