Настоящего успеха достигают те, кто идут наперекор большинству. Это не закон жизни. Это закон истории.

И еще кое-что чувствовал Ломов. Поступи он сейчас так, как хотел бы этого Рыков, он потом всю жизнь будет искать оправдания этому поступку и вряд ли когда успокоится. А приняв решение дать ход заявлению этой… Анастасии Амвросиевны Бирюковой – нужно будет идти до конца. Потому что, потерпев поражение в этой битве, он потеряет все. Как там говорил Нуржану его отец?..

Воспоминание о неожиданном для всех поступке сержанта Алимханова вдруг придало Ломову уверенности.

Старлей поднял глаза на посетителей.

Женщина – директор детдома Мария Семеновна – смотрела на него встревоженно-ожидающе. Девчонка Настя уставилась в окно, рассеянно высматривая там что-то. А во взгляде Олега читалась спокойная убежденность в том, что он, старлей Ломов знает, как ему следует поступить, – и, конечно, поступит правильно.

– Товарищ лейтенант… – заговорила Мария Семеновна, – мы ни слова не выдумали. Если вы думаете, что это какая-то провокация, вы очень ошибаетесь! Да ведь факты и проверить легко! Достаточно найти свидетелей происшествия! Самое главное – найти свидетелей! Вот того самого полицейского, который за Настю вступился!

Ломов не успел ответить.

Дверь в кабинет приоткрылась, впустив бывшего прапорщика Переверзева в мятой гражданской одежде и с мятым же, явно похмельным лицом. За спиной Переверзева маячила какая-то бородатая физиономия.

– Ты занят, Никита… – полувопросительно проговорил Николай Степанович, скользнув глазами по сидевшим перед столом старлея посетителям. – Так я подожду…

В первую очередь Переверзев узнал Олега. Он приоткрыл рот и дернул плечом. Но когда взгляд бывшего прапорщика остановился на Насте, Николай Степанович вздрогнул – так сильно, что можно было подумать, будто его толкнули сзади.

И Настя узнала Николая Степановича.

– А вот он! – звонко удивилась она. – Тот самый полицейский! Только не в форме! Вот он, Олег!

Трегрей, поднявшись со стула, поклонился:

– Будь достоин.

– Всегда дос… – хрипнул Николай Степанович и замотал головой. – Тьфу, то есть… А что здесь у тебя, Никита? Ты?..

Он сглотнул, не договорив. Он понял – что здесь. А Ломов вдруг почувствовал облегчение.

– Входи, Степаныч, – сказал старлей. – Будешь свидетелем по еще одному делу проходить.

– Ты… серьезно? – не трогаясь с места, спросил Переверзев.

– А похоже, что я шучу? – без улыбки осведомился Никита.

Николай Степанович быстро вошел, плотно прикрыл за собою дверь и, не найдя свободных стульев, уселся на скамейке у стены. Дверь тут же открылась снова. Очень крупный бородатый длинноволосый мужик смело ступил в кабинет.

– Я с Коляном! – заявил он.

Ломов вопросительно глянул на Переверзева.

– Это со мной, – подтвердил Николай Степанович. – Он не посторонний, Никит, я за него отвечаю.

– Проходите, – разрешил Никита, – присаживайтесь.

Бородач приземлился рядом с бывшим прапорщиком, шепнув ему:

– Я пока молчать буду, не переживай…

Переверзев запустил руки в остатки пегой шевелюры, собираясь с мыслями, наморщился, стянув на лбу узлы морщин.

– Это что ж получается?.. – медленно выговорил он. – Я… правильно подозревал, а? Насчет этого гада?

Старлей Ломов подчеркнуто официально пожал плечами:

– Разберемся, – сказал он. – А пока приступим к допросу свидетеля. Николай Степанович, вы какого года рождения?

Переверзев минуту помедлил, прежде чем ответить. Его вдруг охватило ощущение необычности происходящего. Он взглянул на Ломова, и понял, что тот испытывает нечто подобное – хотя и пытается скрыть это.

Никита же, ожидая показаний Николая Степановича, не мог отделаться от назойливо пульсирующей мысли: «Началось… началось… началось…» – смешанной с неким тревожно-радостным удивлением от того, что он – смог.

И Мария Семеновна тоже явственно почувствовала, как, натужно хрустнув, сломились накатанные рельсы обыденности. И открылся впереди никогда не изведанный, сулящий что-то совершенно новое, простор.

Инстинктивно ощутила волнение находящихся с ней в одном кабинете людей и Настя. И тоже взволновалась. Хотя вряд ли полностью отдавала себе отчет – почему именно.

Витька Гогин, дергая себя за бороду, задорно сверкал глазами, вертя во все стороны косматой головой.

Только Олег оставался спокоен. По его мнению все шло так, как и должно идти.

– В ночь с третье на четвертое июня около трех тридцати я закончил смену… – приступил к даче показаний бывший прапорщик Николай Степанович Переверзев.