– Давай, – согласился Николай Степанович.

– Потом, – решил Витька, – а то сейчас руки что-то того… плохо слушаются. Пойдем-ка в магазин еще сходим, а?

Дальнейшие несколько часов проскакали в каком-то горячечном тумане. Очнувшись поздним вечером на продавленном диване все в той же квартире Гогина, Переверзев долго лежал, пялясь в потолок, затянутый сумерками, и матерясь про себя от стыда и тошноты.

Он смутно припоминал, как, нагрузившись по самые бельма, он, запинаясь, начал рассказывать однокласснику о случившейся с ним беде. Как потом его прорвало до того, что он аж на короткое время протрезвел от боли и злости. Как слушал его Гога, выпучивая глаза и сжимая пухлые кулаки на толстых голых коленках. Вспомнил и то, что вместо того, чтобы давать деловые советы, Витька вдруг вскочил с места, стал размахивать руками и орать, брызжа слюной – призывать вот прямо сейчас собраться и поехать разбираться с обидчиками… Гога даже принялся одеваться, но, едва справившись с молнией на джинсах, бросился, колыхая пузом, рыться в шкафу, разыскивая подаренный кем-то сувенирный японский меч – катану.

«Совсем с катушек съехал со своими книжками… – подумал, приподнимаясь на диване, Николай Степанович. – Разумный же человек был… Зря я, наверное, к нему пришел…»

Он огляделся. В квартире было пусто и полутемно.

«Неужто на самом деле рванул куда-то с пьяных глаз?» – испугался бывший прапорщик и тут вдруг услышал, как в ванной шумит вода.

Вскоре, щелкнув выключателем, в комнате появился Витька – в одних трусах и с полотенцем на голове.

– Проспался? – неожиданно бодро осведомился он. – Сейчас чайник поставлю. Да… дали мы сегодня жару, брат Колян. Или, может, лучше… вместе по двести? Там еще осталось…

Переверзев болезненно скривился и замотал головой.

– И правильно, – согласился Гога. – Водочки хватит уже. Расслабляться потом будем. Когда дело наше закончим.

– Какое дело? – осторожно спросил Николай Степанович.

– Ты чего? – присаживаясь рядом на диван, спросил Гога. – Забыл, что ли, все?

– Забыл, – честно признался Переверзев после паузы, в течение которой пытался распутать вялую мешанину собственных мыслей.

– О, как… – удивился Гога. – А я, между прочим, уже кое-кому позвонил, как и обещал…

– Вить! – взмолился Николай Степанович. – Давай по порядку, ладно? Кому ты обещал? Кому ты звонил-то? И когда успел?

– Пока ты дрых. Я-то раньше на пару часов проснулся. Профессиональная привычка – еще с эпохи журналистики. На банкете нарежешься, в редакции добавишь, потом дома… А наутро – будь любезен статью в номер сдать. Бывало, что неделями киряешь, а спишь всего по паре часов в сутки. И работаешь при этом.

– Понял, понял. Так кому ты звонил?

– Мужичку одному, – пояснил Гога. – Полезный такой мужичок, все про всех знает в области. Журналюга. Правда, то, что он расскажет, натрое делить надо, но… все равно я с ним связи не прерываю. Знаешь, какие он мне сюжеты подкидывает! Значит, мы Елисеева потопить хотим, ага? Так вот, про твоего Елисеева он мне кое-что нашептал. Ну, о том, чей он сын, говорить не нужно, да? И так это всем известно.

– Да, честно говоря… мне неизвестно.

– Темный ты, Колян, – поцокал языком Витька. – Юлий Александрович Елисеев – тебе это имя ничего не говорит, что ли?

– Постой… Прокурор области бывший!

– Точно. В позапрошлом году на повышение пошел – в Москву. При таком папаше чего Ростиславу Юлиевичу предпринимателем-то не стать? Тут тебе и стартовый капитал, и зеленый свет где угодно. Поэтому какую-либо инфу о нечистоплотности в делах Елисеева-младшего искать бесполезно. Если что и было когда – все надежно прикрыто и следов не осталось. Тут надо с другой стороны заходить. Нашептал мне мой мужичок, что есть такой слух, будто Ростислав Юлиевич очень даже неравнодушен к девочкам-школьницам. Вот и твой рассказ этот слух подтверждает. Понимаешь, что к чему?

– Ну… – протянул Николай Степанович, – извращенец, сука. А дальше что? Ты статью-то про него напишешь?

– Да погоди ты со статьей! А дальше вот что. Чем Ростислав Юлиевич в нынешнее время занимается? Отстраивает и расширяет свое родовое гнездо, так? Понавозводил реабилитационных центров, церквей, сельхозпредприятий на выкупленной территории. Прямо государство в государстве получилось… Это ж какие бабки нужно за строительство выкладывать? Куда как дешевле нелегалов нанять, все так и делают. Только не афишируют, конечно. А что это значит?

– При чем здесь нелегалы? – не понимал Переверзев. – Вот про то, что он, тварь, педофил – вот про это писать надо! А потом и про мое дело рассказать! Дались тебе эти нелегалы!

– А это значит, – воздел к потолку указательный палец Гога, – что ничего сложного нет в том, чтобы в поместье Елисеева проникнуть. Ему беспаспортные работяги нужны, так прикинемся работягой. Дошло? Понимаешь?

Переверзев молчал, хлопая глазами.

– Зачем туда проникать? – спросил он наконец.

– Ну, брат Колян, ну ты даешь! – хлопнул себя по коленкам Гога. – Неужели все забыл? До сорока лет дожил, а пить не умеешь. Нельзя так. Чаще тренироваться надо!

– Да не трепись ты! Дело говори!

– Говорю дело: я начинаю первое в своей жизни действительно независимое расследование. Еду в Елисеевку, устраиваюсь там на работу и принимаюсь выспрашивать и вынюхивать. А уж пото-ом!.. – Витька рывком поднялся и в возбуждении прошелся по комнате. Глаза его блестели.

– Вот она – настоящая жизнь, брат Колян! – проговорил он, рубанув воздух рукой. – Вот она!

– Ты что, серьезно все это? – спросил Николай Степанович.

– Да ведь мы с тобой все уже обговорили! – удивился в свою очередь и Витька. – Ты сам говорил, что именно так и следует поступить.