– Эй, – окликнула я почти беззвучно. Он перестал шагать, присел со мной рядом.

– Ты там как, чел? – спросил он.

– Нормально.

Он медленно помог мне сесть, сам уселся рядом. Меня трясло. Он схватил свою куртку, протянул мне:

– На, надень.

– Не надо, мне и так хорошо.

Еще не хватало, чтобы эта провонявшая тряпка касалась моей одежды, моей кожи. Я снова вздрогнула, он завел свою руку мне за спину. Я не сразу поняла, что он затеял, хотела было послать его подальше и только потом сообразила, что он набросил куртку мне на плечи. Завернул меня в нее. Я вспомнила, как мама кутала нас обеих в одеяло на диване, когда квартира совсем промерзала, как в ее светлые дни мы лежали там обнявшись. Что-то мне попало в глаза: острое, колкое, горячее. Перелилось через край, побежало по правой щеке. Блин, да я плачу. Я никогда не плачу. Не плачу, и все. Я шмыгнула носом, вытерла лицо тыльной стороной ладони.

– Теперь ты мне скажешь?

Я уперлась взглядом в землю перед собой. Если и был у меня в жизни друг, так это Жучила. Могу я ему довериться? Я глубоко вдохнула.

– Да, – ответила я.

И все ему рассказала.

Между нами повисло молчание, только оно было не пустым, а полным мыслей и чувств, несказанных слов и странных ощущений. Мы сидели, в полумиле от нас гремел лондонский хаос: выли сирены, гудели машины, пролетали вертолеты. Меня будто оглушили и тем, что случилось на наших глазах, и тем, что я наконец открыла кому-то свою тайну. Тело и голова будто развалились на куски. Я так и не подняла глаз на Жука – смотрела в землю и говорила. Жутковатое ощущение, будто слышишь чужой голос.

Он сидел, подавшись вперед, опершись локтями о колени, и внимательно слушал. По-моему, так тихо он на моей памяти еще никогда не сидел. Наконец выдохнул – долгий выдох сквозь сжатые губы.

– Врешь ты, чел, врешь.

Казалось, он растерян, даже напуган.

– Не вру, Жук. Честное слово. Я знала: что-то случится, потому что у них у всех были одинаковые числа. Вот оно и случилось.

– Бред какой-то. Ты мне голову дуришь.

– Знаю, что бред. И живу с этим уже пятнадцать лет.

Опять эти чертовы слезы подступили к глазам.

Вдруг он хлопнул себя по лбу:

– А этот старикан, который попал под машину, – ты увидела его число, да? Поэтому и пошла за ним?

Я кивнула. Опять повисло молчание.

– А бабка моя тебя просекла, да? Вы с ней одного поля ягоды, верно? – Он потряс головой. – А я-то всегда думал, что она несет полную чушь, что у нее мозги не в порядке. Но она сразу вычислила, что ты не как все. Ведьмы вы! Блин!

Я распрямилась, попыталась выровнять дыхание. По каналу плыла пара уток – два коричневых комочка, безразличных к происходящему. Я смотрела, как они медленно поднимаются вверх против течения. Хорошо быть птицей или зверем: живешь сегодняшним днем, понятия не имеешь, что когда-нибудь умрешь.

Жук вскочил и принялся расхаживать взад-вперед по плоским камням, которыми был выложен берег канала. Что-то бормотал – слов я не разбирала, – пытаясь, надо думать, осмыслить мои слова. Набрал пригоршню гальки, начал бросать камешки в уток. Похоже, попал, потому что они внезапно взлетели, короткие коричневые крылышки рассекали воздух.

Жук развернулся ко мне:

– А ты у всех видишь числа?

Я снова опустила глаза в землю. Знала же, что без этого не обойдется.

– Да, если гляну в глаза.

– Значит, ты и мое знаешь, – произнес он тихо. Я промолчала. – И мое знаешь, – повторил он настойчивее.

– Да.

– Блин, чел, я сам не пойму, хочу я его знать или нет. – Он бухнулся на землю, скорчился, обхватил голову руками.

«Только не спрашивай, – взмолилась я про себя, – никогда не спрашивай, Жук».

– А я тебе и не скажу, – ответила я быстро. – Не могу. Это нечестно. Я никому не говорю.

– В смысле? – Он смотрел на меня в упор. И когда глаза наши встретились, число всплыло опять: 15122009. Мне захотелось выдрать его из головы, уничтожить, будто я его никогда и не видела.

– Если я тебе скажу, у тебя точно крыша съедет. Ни к чему это.

– А если кому осталось совсем недолго? Будет человек знать – успеет сделать то, что всегда хотел сделать.

Я с трудом сглотнула:

– Да, но это как жить под смертным приговором, верно? С каждым днем все ближе и ближе. Ну, нет, чел. Никого нельзя заставлять жить с таким.

Вот только все мы так и живем. Каждое утро просыпаемся – и знаем: мы на день ближе. Только сами дурим себя, что ничего такого нет.

Жук вскочил, поскреб в затылке, столкнул еще пару камешков в воду.

– Мне нужно подумать. Ты меня совсем заморочила. – (На соседней улице взвыла сирена.) – Давай, сматываем отсюда.

Я протянула ему куртку, и мы зашагали вдоль канала. Под ногами хрустел гравий, мы проходили мимо изрисованных граффити стен. Дома вокруг были по большей части обшарпанные, но попадались и свежеотремонтированные, в которых открыли офисы, рестораны и бары – островки блеска в море запустения. Чем дальше мы уходили, тем тише становился вой сирен, вокруг повисла странная тишина, будто бы весь мир взял и остановился.