И тот взвод, что теперь, и тех, кто устал и ушёл, и тех, кто не здесь, и пропавших без вести – а это ещё целый взвод.

Всякий, кто воюет долго – воюет живыми и мёртвыми. Сначала мёртвых нет вовсе, потом их меньше, чем живых, потом их столько же, потом больше, потом вдвое больше, потом втрое.

В этот край расположения прилетало из 120-миллиметрового миномёта, а сюда из 152-миллиметровой гаубицы, причём вчера – взрывной волной захлопнуло дверь. Куривший на приступках Василёк, шестнадцатилетний боец, успел заскочить в коридор, и, оглянувшись на грохнувшую дверь, по своей привычке – как отлично воспитанный юноша – быстро и отчётливо сказал «спасибо!». Хотя никого вблизи не было. Всех это рассмешило.

Мы, взвод быстрого реагирования, стоим в гостинице на южной стороне города.

Город бомбят с юго-запада и с востока, выезд пока есть только через северный микрорайон, но даже дорога в соседний посёлок с удивительным именем Радость – всё время забываю, как звучит «радость» на местном языке, – даже, говорю, эта дорога простреливается вдоль и наискосок.

Если в каждой воронке посреди асфальта, куда попала шальная бомба, поставить цветок, а в месте гибели одной или другой машины – крест, то от креста до цветка будет по этой дороге где минута езды, а где и меньше, но почти нигде – больше.

А расстояние от нас и до Радости – двадцать километров.

Когда иной раз летишь там, на обочине ещё томится, замерзая с непривычки, новопреставленная душа, ловит попутку, и удивляется, что никто не тормозит.

По трассе вдоль обочин стоят пробитые и сгоревшие машины – некоторые я узнаю: вот на этой «четвёрке» ездил Саха, полное его имя я так и не спросил, весёлый таксёр, худощавый, нос орлиный, «дай мне ствол – тоже буду их резать», – говорил: это было забавно – резать стволом; его, скорее всего, убили, хотя, может быть, утащили в плен, чтоб потом обменять под видом нашего бойца; или он сам уполз куда-то; но я всё-таки уверен, что убили.

Однажды он привёз нам добровольцев с границы, когда никто, ни один таксёр не хотел никуда ехать, какие бы я деньги не предлагал, а своей взводной «Волги» у нас ещё не было, вообще не было никакого транспорта. Между тем нас ждали на границе славные добровольцы – при себе у них были рации, новые карты, дымы, компасы, тактические перчатки, три бинокля – много полезных вещей, которых смертельно не хватало.

Я стал его уважать, Саху.

Он попросил у меня в дорогу гранату, я дал, «эргээнку».

Когда вернулся, попросил ещё две. Тоже дал.

Пару раз залил его 92-м, у нас имелся запас.

Другой раз на той же трассе наша новоприобретённая «Волга» пробила колесо, а боец за рулём, тот самый Василёк – ездил второй день, он даже не умел поставить запаску, а когда его отправляли, когда я его отправлял – он ничего не сказал об этом, дурак, – и Саха – я отлично представляю его в эту минуту – узнал нашу машину, затормозил, осмысленно поставив свою «четвёрку» вровень с «Волгой» – чтоб работать между двух машин, а потом, сверкая глазами и словно проклёвывая воздух носом, всё быстро сделал, никого не порицая, не забыв завернуть ни один болт – я потом проверил.

Они успели тронуться, и по ним начал бить всё проспавший снайпер.

– А я второй день за рулём! – всё повторял Василёк в расположении.

– Тебя спасло только то, что снайпер был снайпером первый день! – со своим восхитительным акцентом сказал Саха, как бы не желая шутить, но мы хохотали как сумасшедшие.

– Нет, он совсем косой был, даже я попал бы, я камнем лучше брошу, – серьёзно говорил Саха, будто не понимая, в чём причина нашего смеха; на самом деле он, кажется, всё понимал.

Он даже про то, что стволом нельзя резать, знал – просто у него была язва, ещё он хромал, и хорошо видел только одним глазом, а на правой руке у него отсутствовал указательный палец. В общем, он никак не мог воевать, но мы ему нравились больше, чем те, кто в нас стрелял.

Во дворе нашего расположения стоит «Гвоздика» – пушка на гусеничном ходу, которую мы, по легенде, взяли с боем, хотя, в общем, это ерунда, – их расчёт заблудился, они встретились нам на маршруте, спросили дорогу, думали – свои.

Так и спросили: а где здесь наши?

Никакого особенного мужества не потребовалось, всё произошло как-то по домашнему, давайте, говорю им, покажем дорогу; так и разоружили.

Я должен отчитаться военному коменданту, что взвод получил «Гвоздику», меня даже могут наградить, но «Гвоздика» дороже – её тут же отберут, поэтому проживём без награды.

Здесь всё сложно – здесь всё просто.

Меня вызвали по рации.

– Внимательно, – сказал я.

– На Лесной улице перебежки людей в форме, – передали с поста наблюдения.