оставленных у леса лошадей, велика.Иман оборвал цепочку мыслей и огляделся.

Все его люди, были построены и стояли, не издавая не звука, терпеливо ожидая,

когда их сотник отдаст приказ о выступлении. Иман жестом подозвал десятников.

– Мы в первый раз пойдем не зная, с кем нам придется иметь дело, – сотник

говорил вполголоса, но так, чтобы его слышал каждый из воинов. – Идти придется

цепью, а это значит, что любая задержка приведет к гибели всего отряда. Тропа

закрывается, за последним идущим, и пути назад – не будет. Поэтому двигаться

будем следующим образом: – Первыми бегом, без факелов выдвинется десятка

арбалетчиков. Через сто локтей они рассредоточатся на деревьях вдоль тропы и

возьмут под контроль движение цепи. Отряд, вооруженный факелами, не обнажая

мечей, двинется следом. Замыкать цепь будет второй десяток арбалетчиков,

который будет прикрывать колонну, пока первая десятка стрелков не передвинется

на следующую точку. Теперь о самом трудном, – сотник тяжелым взглядом

поочередно уперся в каждого воина, стоящего перед ним. – Мечей не обнажать.

Отбиваться только огнем, не останавливая, хода. Сошедших с тропы и увязнувших в

болоте, не вытаскивать. В бой не ввязываться, и ни при каких обстоятельствах не

сбивать темпа. Ваша задача объяснить это каждому, до выступления. Всем

колеблющимся разрешаю остаться и самостоятельно искать путь. Но на тропе, во

время движения, вы лично должны будете казнить каждого из своей десятки,

нарушившего мой приказ. Это ясно? – Иман продолжал жечь взглядом, хмуро

опустивших глаза десятников. – Это ясно? – ещё раз требовательно повторил он,

видя нерешительность своих людей.

– Ясно, – нестройный хор мрачных голосов эхом всколыхнул, быстро

подкрадывавшуюся ночь.

– Всё! Теперь идите к своим людям. Все, кто решит идти с отрядом, должны

быть готовы к выступлению с первым блеском луны, – Иман жестко взмахнул рукой,

отпуская командиров…

– Вот тебе и гибельное Хань – Го, – довольным голосом произнес сотник,

обращаясь к сероглазому молодому десятнику. Первые лучи восходящего солнца

небрежно ласкали оссийский отряд, лагерем разбившийся возле окраины леса. То

тут, то там, то и дело раздавалось восторженное ржанье лошадей

приветствовавших вернувшихся хозяев.

Сотник и его собеседник расположились чуть в стороне от основного лагеря,

так чтобы просматривалась основная дорога, ведущая мимо проклятого леса.

– Даже не знаю, что и подумать, Есий,-продолжил Иман, все ещё недоверчиво

оглядывая своих воинов. – Ни одного бойца! Ни единого! А ведь я всей кожей

чувствовал, желание этих тварей напасть. Что же их остановило? Ты как, думаешь?

– Иман перевел взгляд на собеседника и тут же с тревогой в голосе быстро спросил:

– Тебе плохо?

–Прости, командир, – юноша слабо улыбнулся и опустился на траву. Его

красивое лицо было бледным, а губы быстро синели. – Я ослушался тебя, там, в

селении, – прерывисто шептал он, склонившемуся над ним сотнику. – Мой дед. Он

немного знахарствовал. А, я.., – голос молодого воина слабел с каждой секундой и

Иману приходилось склоняться все ниже, чтобы понять, о чем говори десятник. – Я

не все уничтожил у нее в доме. Кое-что взял, да и нашептал из того, что помнил,

ещё от деда. Но, видно не все правильно, прости, – его рука судорожно сжала

подрагивающую кисть Имана. – Не говори ребятам, прошу, – слова затухали у него

на губах. – Пусть, думают, что Хань – Го испугался их решимости и верят в…, –

остатки сил покинули Есия и он улыбнувшись, затих.

Тело Имана словно окаменело. Он любил своего самого молодого десятника,

быть может, даже больше, чем жесткого Сварга, с которым у него никогда не было

такого взаимопонимания, как с этим спокойным и уравновешенным, юношей. А

теперь он лежит мертвый, у него на руках, погибнув не от меча, как он всегда

мечтал, а от чудовищного наследия проклятой ведьмы.
– Финея, – губы воина при

мысли о ней сжались в узкую полоску и он, подхватив безжизненное тело друга,