Вовсю светит, но не жарит яркое солнце, которое добавляет всем доброго настроения, мы долго и с удовольствием гуляем по городу. По ступенькам я поднимаюсь на пригорок, с интересом обхожу костел. Справа открывается вид на гуляющий народ, на православную церковь и на озеро Дривяты. Перехожу на другую сторону пригорка, откуда видна панорама озера поменьше — Новята. Браславщина вся изрезана водной гладью озер и водоемов. Налюбовавшись замечательными видами и костелом, по лестнице спускаюсь на Советскую улицу, затем по Ленинской и Кирова приближаюсь к исторической достопримечательности города.

Городище Замковая гора — это живописный холм высотой 14 метров, у которого удобно плоская вершина, крутые склоны, и занимает он на перешейке стратегическое положение между озерами. С высоты холма открывается еще более величественный и прекрасный вид на город и озера. Здесь под иссиня–синим небом между редкими деревьями разбиты шатры и палатки, их белые прямоугольники и конусы приятно контрастируют с зеленью травы. Торговые ряды с изделиями как бы из старины создают приподнято праздничное настроение.

Справа от себя вижу начавшееся шествие, будто бы из средневековья, словно специально к моему приходу приуроченное. Его возглавляют скоморохи на высоких ходулях — в пестрых нарядах, в островерхих колпаках с бубенцами. Они размахивают флагами, зазывая гостей на праздничную ярмарку города мастеров и на представление. За ними идут музыканты с волынкой, щипковым инструментом, похожим на мандолину, барабаном и бубном. Вижу кукольников, которые в руках несут персонажей своих спектаклей, идут зажиточные и простые горожане, селяне. Воины шагают с мечами, боевыми топорами, луками, круглыми щитами, кто–то держит пики с различной формой штандартами, флагами и хоругвями. Здесь монахи и крестоносцы–тамплиеры в черных одеяниях, в плащах с красными крестами.

Под впечатлением я погружаюсь в круговерть ярмарки и бивуаков. У кострища на черной сковородке толстый повар печет лепешки, у него за спиной варится похлебка — в чугуне, подвешенном на цепи к металлической треноге. Заглядываю в палатку. На деревянном столе глиняные кувшины, кружки, миски со снедью. За столом на грубо сколоченных лавках сидят трое парней: судя по одежде, один простолюдин; другой — из знатных или зажиточных горожан, у него чуть ли не на всех пальцах кольца и на запястьях браслеты, наверное, из серебра; а самый молодой сидит, уныло подперев щеку рукой. Рядом стоит миловидная девушка, которая готова им прислужить. Ее головной убор представляет нечто среднее между косынкой и шалью, в самом узком месте на затылке перехваченный коричневой лентой, далее концы опускаются ниже пояса. Длиннополая рубаха, похожая на сарафан, в которую одета трактирщица, подчеркивает стройность ее фигуры. У нее на груди украшение, похожее на разноцветные бусы, концы которых на груди приторочены к рубахе.

На ярмарке выставлена мебель из лозы, домашняя утварь, даже колода для злодея. Короба и плетенки из бересты, разноцветные пояса с орнаментами и узорами, печатный станок из дерева, висят литографии, а коробка для сбора пожертвований с надписью: «Ваш каштоуны уклад на адраджэнне друкарской справы». Рядом тренога из пик, на нее опирается деревянный щит. Вижу двух воинов на отдыхе. Бородач в домотканой одежде наблюдает за своим товарищем в шлеме, в кольчуге с мечом и щитом, который показывает мальчишке, как надо наносить удар небольшой булавой. Мальчишки поодаль атакуют древних идолов, два пострела уже сидят на голове деревянного истукана. Недалеко две работницы стряпают из теста на кухонной утвари.

Между палатками на небольшой поленнице дров сидит худенькая девочка в холщовой рубахе, поверх которой надета синяя грубая одежда. Из–под синего островерхого чепца выбились темные волосы, лица ее не видно, она склонилась над вещью не из своей эпохи — цифровым фотоаппаратом, рассматривает снимки. Только что она фотографировала легких воинов без оружия в зеленом и синем плащах, у обоих на ногах мягкая кожаная обувь, у одного кожаные обмотки.

Прохожу дальше: на земле составлены щиты, на одном из них синий фон с белыми полосами. Чуть поодаль на скарбе лежит меч в кожаных ножнах с книгой, левее расстелена скандинавская карта из телячьей кожи с изображением рек, озер, городов, селений и каких–то знаков. В другом месте вижу барабан и два сундука из дерева: один большой, другой поменьше. На большом сундуке стоит посуда синего цвета, в блюде плюшки, а в плошке деревенский сыр с тмином. Худощавый черноволосый парнишка с ногами пристроился на щите и с аппетитом уминает плюшку.

Чуть поодаль стоит девушка со строгим красивым лицом. Она одета в белоснежную рубашку, поверх которой красуются несколько рядов разноцветных бус; в светло–коричневую юбку длиной до щиколоток. В довершение ее стройный стан трижды обхватывает длинный пояс. На нем висит кожаная сумочка с клапаном, украшенным чем–то вроде бубенчиков. На ногах — коричневая обувь из кожи, отороченная мехом. Девушка вплетает коричневую ленту в одну из своих кос, в которые забраны темные длинные волосы.

Тем временем на помосте, окруженном зрителями, разворачивается бытовая сценка из старины, в результате на траву падают «заколотые» мечами три тела. Конец истории счастливый, все, в том числе убиенные, встают и без посторонней помощи покидают «подмостки». На сцену поднимаются участники команды, после их представления они спускаются и занимают места по периметру лужайки. Особый интерес у зрителей вызывает обряд добывания огня. Посреди лужайки вкопаны столбы, с закрепленной на них перекладиной. На земле лежит бревно с дуплом, куда узким концом вертикально вставляют рабочее бревно, другой его конец фиксируют в верхней перекладине. Рабочее бревно обматывают веревкой и две команды по семь человек из воинов и ремесленников начинают ее на себя поочередно тянуть, вращая его в дупле. От трения быстро идет дым, тут и женщины подносят факелы с паклей.

Меня так зажигает действо, что я нагло усаживаюсь в углу сцены и, не обращая внимания на шиканье и шипение, фотографирую средневековые картинки себе на телефон. При этом я в азарте то привстану, то прилягу, то закину ногу на ногу, то чуть ли пяткой своего лба не коснусь. Алеся настолько поразилась непосредственностью моего поведения, что потом со смехом мне об этом рассказывала.

— Наверное, неприлично выглядело? — осторожно спросил я.

— Ни в коем случае! Ты был такой ржачный, что я смеялась до упаду!