Шрифт:
Алексей, наблюдая за переменами в ее лице, изменился сам. В нем появилась решительность. Он убрал с колен салфетку, скомкав, бросил на пол и, поднявшись, сделал два шага к Александре, наклонился и без обиняков поцеловал ее – крепко, долго, глубоко…
Она не отстранилась, не убрала полные губы. Поцелуй длился не меньше минуты, после чего Алексей вернулся на свое место и сел за стол на автопилоте. В голове его плыла легкая зыбка, как при мягкой посадке.
Подошел официант, принялся разливать вино. Алексей через стол посмотрел на Сашу и снова встал. Взял за руку и мягко, но требовательно потянул за собой. А дальше уже все было неважно: не нужно было ни о чем договариваться, ничего объяснять. Они понимали друг друга с полувзгляда. Позабыв про ужин, про вино, небрежно бросив на стол деньги, Алексей повел Сашу к выходу. Там они сели в машину и, еще раз слившись в поцелуе и разомкнув объятия, поехали к ней домой.
Мягкий ночной свет лился в окна на сплетенные обнаженные тела. В комнате Александры было тепло, и сама она теплая, только кончики пальцев холодные. Алексей взял их в свои ладони и стал отогревать дыханием. Она убрала их и покачала головой, улыбнувшись. Это потом он узнал, что они у нее такие всегда – индивидуальная особенность. И она нравилась Алексею. Ему нравилось в Саше все: плавные выпуклости груди, пушистые волосы, женственные линии тела…
Алексей бережно отбросил светлую прядь со лба Александры, любуясь ее красивым лицом, а затем снова приник к ней губами…
Вернуться к разговору о турецком боинге Зинченко удалось лишь спустя несколько дней, во время подготовки к следующему полету, когда они вместе с Гущиным шли по аэропорту. Зинченко бубнил наставления по рейсу, думая, как повернуть разговор в нужное русло. Гущин не слушал, занятый своими мыслями. Леонид Саввич обдумывал, как лучше завести разговор о том эпизоде…
– Как думаете, к вечеру успеем обернуться? – спросил Алексей.
Он спешил вернуться поскорее в Москву, потому что его ждала Саша. После проведенной вместе ночи он не мог думать ни о чем другом, кроме как о ней. У влюбленных начался тот период, когда они готовы постоянно быть вместе и никак не могут насладиться обладанием. Они постоянно перезванивались, обменивались эсэмэсками, скучали, расставаясь даже ненадолго, и не могли дождаться следующей встречи. Зинченко, глядя со стороны, заметил эту перемену, но не вникал. Хотя в душе был рад – и в первую очередь за Александру. Однако и поглядывал настороженно. Непонятно еще, что на уме у этого стажера. Летчик неплохой – Зинченко это признал, хотя и про себя. А вот человек?
– Вы мне почему ничего не сказали при посадке? – сдвинул брови Леонид Саввич, игнорируя вопрос Гущина.
– Про что? – Алексей вскинул голову и посмотрел на него непонимающе.
Зинченко покачал головой, а Гущин пробормотал:
– Мне бы к девяти в Москве быть…
Зинченко уже собрался было прочесть соответствующую нотацию, но тут перед ними возникла Елена Михайловна. Было видно, что она специально их поджидала и явно хотела что-то сказать, так как выглядела взволнованной. Зинченко моментально решил, что речь пойдет о Валерке. Они уже начали заниматься и, кажется, каждый вечер. По крайней мере, Леонид Саввич, возвращаясь домой после рейса, всякий раз слышал доносившиеся из-за двери сына фразы на английском. Правда, произносились они Леной, но все же…
И вот она стояла перед ним какая-то растерянная. Что ж, ясно. Наверняка, подлец, не слушается, пользуется тем, что она молодая, добрая и из нее можно веревки вить! Вот и вьет. Ну ничего, он ему устроит!
Желая подбодрить Елену Михайловну, Зинченко доброжелательно улыбнулся:
– О, здравствуй, Леночка!
– Леонид Саввич… Я хотела сказать…
– Что, обижает?
– Нет, не в этом дело.
– Я ему всыплю! – пообещал Зинченко.
– Может, ему кто-то другой нужен… Понимаете? Я как раз хотела вас попросить. Леонид Саввич, может, мне не надо к вам приходить, а? – Елена Михайловна заглядывала в глаза Зинченко, робко искала его совета.
Леонид Саввич нахмурился. Да что такое мог учудить Валерка, чтобы она начала так смущаться?
Сам он скосил глаза в сторону – Гущин подскочил к окну, за которым увидел кабину, где уже хозяйничала Александра. Замахал ей, показывая на часы.
– Э, стажер Гущин! – окликнул его Зинченко.
Гущин спохватился. Зинченко покачал головой и обернулся снова к Елене Михайловне.
– Ты с ним не тушуйся и спуску не давай.
Потом, всмотревшись внимательнее, добавил не без удивления:
– А ты прямо расцвела в последнее время!
Елена Михайловна неожиданно вспыхнула. Она и впрямь как-то резко похорошела и даже помолодела. Зинченко подумал, что это наверняка заслуга ее мужа и даже удивился про себя – когда только успевает? Ведь почти постоянно в полетах, практически живет в небе!
– Ладно, Леночка, мне пора. Мужу привет! – подмигнул ей Леонид Саввич, но Елена Михайловна почему-то смутилась еще больше и, пробормотав какие-то извинения, торопливо пошла прочь.
Зинченко направился к самолету. Рейс предстоял не из простых.
Вика принесла Гущину и Зинченко в кабину на подносе кофе. Ставя его, посмотрела искоса на Алексея. У того на лице витала улыбка – такая же безоблачная, как небо за окном. Вика радостно улыбнулась в ответ, думая, что это адресовано ей, но летчик, кажется, не замечал этого. Поникшая Вика вернулась в салон и приникла к стеклу. Так и просидела почти всю дорогу, предоставив всю работу делать своим коллегам.
В африканском аэропорту немилосердно пекло высокое горячее солнце, небо было гладким и синим. Самолет стоял на маленьком аэродроме. Возле небольшого здания аэропорта толпился народ. Сотни чернокожих людей кричали и волновались, их сдерживали несколько десятков вооруженных солдат. Полицейская машина подъехала к самолету, и выскочивший полицейский закричал Андрею, который выглянул из проема двери – мол, уйди и спрячься!