В июне 1904 года привлекался к дознанию при Московском губернском жандармском управлении по делу о тайной типографии с.-р-ов. По агентурным сведениям, в настоящий момент инициатор оппозиции в рядах эсеров, глава «Московской партии». Последняя выступила против решений съезда с.-р., отрицающих аграрный и фабричный террор и экспроприацию частной собственности.

…12 марта поступили определенные агентурные сведения, что ограбление было осуществлено максималистом Мазуриным… принимали участие неизвестные революционеры, прибывшие из Прибалтийского края. Куда девались деньги и куда скрылись грабители, агентура не знает…

В пестрой толпе, что месила мокрый снег возле Петровского пассажа, Илья Лихарев вдруг почувствовал какое-то неудобство, неловкость, как будто за воротником у него набрались после стрижки жесткие волоски. Чувство это, до тонкости известное только опытным подпольщикам, означало: за тобой следят!

Илья прошел через пассаж и вышел на Неглинную, купил пирожок и прислонился к стене, дабы съесть его. Он огляделся и не удержался от облегченного, а пожалуй, даже и радостного вздоха: к нему подходил с чемоданчиком в руках не кто иной, как дважды уже похороненный Англичанин Вася. Раньше Илья недолюбливал Горизонтова, ибо знал прекрасно о чувствах Лизы к нему. Теперь же огромная эта фигура, самоуверенная улыбка и простодушные глаза вызвали у него чуть ли не родственные чувства. После декабря Илья сильно изменился даже внешне. Куда-то пропали его юношеская округлость, прозрачность кожи, которой он так стыдился. Щеки запали, резко выступили скулы, подбородок, в глазах появился ровный холодноватый свет, от которого встречным чинам полиции становилось не по себе. Теперь уже Илья не краснел по пустякам. Вся его жизнь сосредоточилась на деле, на четкой и непреложной, как движение светил, партийной работе. Он старался убежать от мыслей о Лизе, но на рассвете в полусне она всегда появлялась с прежней ее неуверенной улыбкой, манерой посматривать из-за плеча или в последнем своем страшном ожесточении… с винтовкой…

– Я шел за тобой полчаса и определял, нет ли хвоста, – тихо сказал Горизонтов. – Важное дело, Лихарев.

Подозвав извозчика, они отправились на Остоженку, к меблированным комнатам «Париж». В бесконечных извилистых и тусклых коридорах «Парижа», где, как сказал Витя, «один воин может успешно обороняться от целой сотни янычар», на них с хихиканьем посматривали коридорные девушки и половые. Одного из них Виктор остановил и вынул из носа у него цветок.

– Принеси лафиту, – скомандовал Горизонтов половому и пояснил Илье. – Я тут за циркового обретаюсь.

– Ох, Виктор, Виктор… – покачал головой Илья.

В номере Горизонтов открыл чемоданчик, и Лихарев увидел толстые пачки денег, запечатанные бумажными лентами с четырехзначными числами.

– Можешь не считать, – скромно потупился Виктор. – Шестьдесят тысяч как одна копейка. Нужно все это переправить Никитичу.

– Ты участвовал в мазуринском эксе? – еле слышно спросил Илья. – Как же ты посмел с эсерами…

– Забываете III съезд, товарищ, – прогудел обиженно Горизонтов, – а в частности резолюцию о временном боевом соглашении с эсерами.

– Таковые в каждом отдельном случае могут заключаться лишь под контролем Центрального Комитета, – отпарировал Лихарев, закрыл чемоданчик и поставил его на пол. – А ты, Виктор, не согласовал…

– С кем же я мог согласовать? Со своей левой ногой? Ты знаешь, как я попал к этим ребятам? Знаешь?

Горизонтов сбивчиво рассказал об аресте, побеге, негоцианте Пищикове…

– Надо было прежде разыскать комитет и согласовать, – твердил свое Илья.

– Ну вот, хочешь как лучше… – огорчился Горизонтов.

Илья встал, взял чемоданчик и тихо сказал:

– Из-за границы сообщили, что Беленцов снят в пьяном виде с поезда в Цюрихе. При нем обнаружены русские деньги, много денег…

– Сашка! Идиот! – Горизонтов ударил кулаком по ладони.

– Кому известен этот твой адрес?

– Только мазуринцам и Пищикову.

– Немедленно нужно съехать отсюда. Никаких действий без решения комитета.

– Ладно, ладно, – проворчал Горизонтов. – А если подвернется что-нибудь дельное?

– Никаких действий, – жестко сказал Илья. – Тебя искал Никитич, ты был нужен для поездки в Америку…

– Да ну?! – ахнул Горизонтов.

– Теперь уже поздно. Сам виноват. Мы думали, что ты или погиб, или в тюрьме. Запомни явку, Виктор: Божедомка, 7, квартира Ручьева… Будь здоров!

Илья с чемоданчиком покинул «Париж», а Виктор, бормоча что-то о своей несчастливой звезде, начал собирать вещи. Переехать на другую квартиру было для него так же легко, как собраться в баню.

Он шел с саквояжем сквозь мартовские густые юные сумерки и что-то думал об Аляске, о шхуне, о какой-то девушке, имя которой забыл, а может быть, и не знал, и вдруг увидел перед собой знакомое крыльцо с мраморными колоннами, дубовую дверь, чугунную витую решетку сада, и сердце его дрогнуло. Дом Бергов! Здесь его взяли, и он толком ничего не узнал о них! Мазуринцы говорили, что Павел убит, Николай в тюрьме… а что с сестрами? Идиот, он даже не спросил о них у Лихарева! Бездушное тупое животное, эгоист, ведь ты же был влюблен в Лизу! Впрочем, sorry, не в Лизу, а в Надю… Зайти? А вдруг охранка четвертый месяц держит тут своих псов? Какого дьявола, нашел кого бояться – жандармских псин!

Виктор засвистел китобойную свою песенку, дернул дверь и вошел в дом.

Нежилой дух, сырость, запах беды почувствовал он. Мрачно отсвечивали зеркала, перила, статуя у лестницы.

Он поднялся, прошел через гостиную, заглянул зачем-то в камин.

– Эй! Кто-нибудь есть? Эй! Эй!

Голос его раскатился по дому, ответил эхом из какого-то угла и замер. Виктор уже хотел уйти, как вдруг услышал нервное постукиванье каблучков. Оно становилось все живее, вот в полутемный зал скользнула тонкая черная фигурка, замерла и…