– Виктор! Витя! Родной! – Полет по паркету, и руки вокруг шеи, все лицо, уже соленое от слез, и зубки блещут рядом, и худенькие плечи…

– Танюшка!

…Через несколько часов после мученической гибели Шмидта и матросов. В Очакове настроение подавленное, многие плачут, во многих домах траур… Последним видел его адвокат Винберг. Шмидт горько плакал о матросах, повторяя, что крепко надеялся, что их не казнят…

…Известие об утверждении адмиралом Чухниным ужасного приговора и приказ поспешить с исполнением как громом поразило всех в Москве…

«Русь».

Если верить официальным сообщениям, то за год с 9.1.05 по 1.1.06 по всей России было убито и ранено 32 706 человек, в т. ч. убито – 14 654. Из них в Петербурге убито 982, в Москве – 2483.

«Биржевые ведомости».

…И весна 1906 года застает великую империю в виде, в какой не приводили ее ни Мамай, ни печенеги, ни Иваны Грозные, ни «двунадесять языков». Только тюрьмы полны, только тундры заселены!

«Русь».

…Прилично одетый молодой человек, по-видимому, приказчик, присаживается к столу с бюллетенями.

– А кого надо записать сюда?

– Ваших кандидатов.

…К разговаривающим подходит какой-то артельщик и подсовывает пачку бюллетеней.

– Возьмите, тут все уже подготовлено.

– А какой партии? – спрашивает избиратель.

– Правого порядка, – стыдливо шепчет агитатор.

– Нет, мне это не годится, я хочу подать голос за социал-демократов.

– Вы кого же записываете?

– Вестимо, своих: себя самого, шурина, приказчика. Своя рубаха ближе к телу.

– Кого же мне писать, господа хорошие?

– Кого хотите, того и пишите, зависит от вашего желания.

– Нет, позвольте, я сам этого не могу выдумать! Вы здесь посажены, значит, и должны приготовить, за кого голосовать!

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

– Вы с выборов, что ли?

– Да.

– Как там наше дело прошло?

– Вряд ли черносотенцы выиграют.

– Значит, демократы?

– Да.

– А что такое демократ, барин?

«Биржевые ведомости», март 1906 г.

Солнце висело уже низко над многоверстным ледовым припаем Финского залива. Лед сверкал розовым огнем. Поблескивали обледенелые, словно покрытые глазурью березы, кое-где пронизывающие темную стену хвойного леса.

Ленин и Красин стояли у окна на даче «Ваза» в Куоккале.

Сверкали огромные разросшиеся сосульки, в предвечерних тенях вокруг дома бродили первые весенние запахи-призраки.

– Владимир Ильич, что вы сделали с вашей змейкой? – неожиданно спросил Красин.

– Какой змейкой? – Ленин не отрываясь смотрел на закат.

– Помните, в прошлом году в Лондоне мы купили с вами у рыжего бродяги?

– А! Я подарил ее сыну консьержки в Женеве. Мальчуган был счастлив. А вы?

– Я тоже подарил ребенку, – проговорил Красин, вызывая в памяти буйное весеннее цветение в Шашкино, сирень, стол на веранде и огромный самовар, в котором отражались молодые глаза.

Ленин вдруг громко расхохотался. Красин вздрогнул.

– Вы знаете, Никитич, – совсем уже отрываясь от зрелища заката, напористым своим голосом заговорил Ленин. – Я засмеялся, вспомнив эти выборные эпизоды в «Биржовке», и одновременно подумал: во что превратится в конце концов этот наш российский парламент?

– В домашнюю левретку, в шута при дворе… – усмехнулся Красин.

Ленин обнял Красина за плечи.

– Я очень рад, что у нас сейчас с вами полное единство мнений. А помните, как мы ссорились из-за ваших примиренческих вывихов?

– Это прошлое, – улыбнулся Красин. – Я понял, что меньшевики – закоренелые оппортунисты, но объединяться-то все-таки надо, надо… Жизнь диктует, ничего не поделаешь.

– Объединить две части – согласны! Спутать две части – никогда, – воскликнул Ленин.

– Ныкогда! – воскликнул с преувеличенным кавказским акцентом проходящий через комнату Камо. – Ныкогда я нэ откажусь от стаканчика кахэтинского!

Они рассмеялись. На столе стоял бочонок вина, привезенный на днях.

Бочонок был замечателен тем, что в нем под кахетинским вином на двойном дне Камо доставил в Куоккалу деньги, захваченные его боевиками.