– От меня зависит кучка сержантов. И мне плевать, кого мы заденем.

– Поступайте, как знаете, – насмешливо-безразлично отозвалась Торрес. – Но вы чините препятствия федеральному расследованию. Мой папа был одним из тех самых сержантов, которых вы тут расписываете. И я знаю, у НКС не будет времени отвечать на вопросы, когда Федеральное Бюро Расследований постучится к ним в дверь. Мы мурыжим часами, ломая все планы на день. Допрос любого из этих солдат займет вечность. Я ни в коем случае не хочу вмешательства прессы. Мы друг друга поняли?

Мерфи приподнял брови.

– Весь район знает о Католическом фонде, – заявил Бисквит. – История все равно просочится в прессу. Это лишь вопрос времени.

– Тогда всех собак я повешу на вас. – Торрес понимала, что, если расследование привлечет внимание прессы, ее босс просто с цепи сорвется. – Наверно, вам пора понять, с кем вы говорите.

– Не надо меня стращать, – забывшись, Бисквит стискивал трубку, будто хотел раздавить ее. – Кто дает вам право издеваться над солдатами?

– Я выполняю свою работу. И если хотите защитить своих клиентов, предлагаю вам делать упор на районировании, а не на желтой прессе.

– Это может оказаться невыполнимым.

– Могу порекомендовать неплохого адвоката.

– Мой номер у вас есть, – и Бисквит бросил трубку.

Пора подтягивать тяжелую артиллерию. Торрес решила перезвонить Бисквиту позже, чтобы надавить на него. А пока стоит сделать пару телефонных звонков. Она научит его подумать как следует, прежде чем швырять трубку, беседуя с ФБР.

Адвокатская контора «Янг и Скрэнтом»

Хьюитт Янг был адвокатом Палмера и его лучшим другом. Стройный – 140 фунтов вместе с ботинками. Невысокий – не больше пяти футов семи дюймов. Густые серебристо-седые волосы, зачесанные наверх, добавляют ему добрый дюйм, а то и два. Очень деятельный. Появляясь в комнате, Хьюитт провоцирует примерно такую же реакцию, как вбежавший джек-рассел-терьер. Он обладает сверхъестественной способностью ставить все с ног на голову (народ сразу настораживается). А порой, храня верность профессии и своему собачьему эквиваленту, оставляет после себя кучки.

Прямо сейчас я чувствовал себя как одна из них.

ДжоДжо, Клэр и я пришли к 10:00 утра минута в минуту. Хьюитт встретил нас в приемной.

– Спасибо, что пришли, – сказал. – Гроув, не будешь ли добр обождать здесь, пока мы не обсудим семейные вопросы?

– Нет проблем.

Прошло девяносто минут.

Когда я позвонил в свой офис первый раз, Зола доложила: «Рынок тает».

«Таять» – новинка финансового жаргона. Собеседница имела в виду, что покупатели вернулись. И заметно взвинтили цены на акции, в большинстве случаев на 3-4 процента.

Полдюжины звонков спустя мои приставания Золе надоели. Так что наша ассистентка Хлоя – мать-одиночка, называющая вещи своими именами – взяла все в свои руки и вроде как поставила меня в угол: «Если что-нибудь случится, мы тебе сообщим».

Специфика адвокатских контор в том, что они в своих приемных не держат почти никакого чтива. Стоматологи складируют для пациентов все подряд – от «Пипл» до «Спортс Иллюстрейтед». Моя парикмахерская держит свежие журналы об автомобилях, диетах и велоспорте, не говоря уж о порно категории 13+ вроде «Максима». Но в достопочтенной конторе Янга и Скрэнтома был только единственный экземпляр «Уолл-стрит Джорнел». Я прочитал его от корки до корки через пятнадцать минут после прихода.

Мой телефон марки «Блэкберри» был на последнем издыхании. Я от беспокойства не находил себе места, гадая, чего они там застряли, а главное, зачем меня вообще вызвали.

Какого черта я тут делаю?

Последние сорок восемь часов помню смутно. Я не снимал темных очков во время похорон Палмера и изрядную часть вечера, хотя маскировка и не требовалась. Встреча со старыми друзьями притупила мою боль. Однокашники по школе имени епископа Ингланда валили толпами, чтобы воздать Палмеру Кинкейду последние почести. Я их не видел многие годы. И похороны оказались, уж простите, своего рода воссоединением.

Эти же друзья обостряли горе Клэр. Поймите меня правильно. Она хорошенько всплакнула со многими из них. Но не отходила вчера от меня ни на шаг. И именно мою руку сжимала в поисках поддержки, хоть мы и не виделись много лет.

По мне, так странновато.

Может, более знакомые лица напоминали женщине, что Палмера больше нет. В жизни, прежде столь целостной, образовалась лакуна. А может, держаться рядом ее побуждал совет Палмера.

«Ты для него один из тысячи».