Палмер Кинкейд терзал мой рассудок до конца дня. Погиб в шестьдесят шесть. Я никак не мог поверить, что его больше нет. Откровенно говоря, я не мог поверить целому ряду вещей.

Палмер был поднаторевшим пьяницей. Мы с ним кутили во всех элитных ресторанах – «Ле Сирк», «Ле Бернардин», – всякий раз, когда на него находила блажь вместе с ДжоДжо слетать в Нью-Йорк на своем частном самолете. Я видел, как он поглощает вино, водку – да любые виды алкоголя. Даже граппу, на мой вкус смахивающую на скипидар. И ни разу не расклеился. Он всегда был собран, всегда на высоте положения.

А еще Палмер был искусным моряком. Он много лет подряд выигрывал бесчисленные регаты. Ему было куда уютнее на «Забияке», чем на суше. Так он говорил. На объяснение «гиком по голове» меня не купишь. Уж только не на «Забияке». Да еще с его опытом.

Не купился я и на новости, принесенные Хлоей.

– Все билеты до Чарльстона проданы, – сообщила она. – Кеннеди, ЛаГуардиа, даже Уайт-Плэйнс.

– Должно найтись хоть что-нибудь.

– Я пытаюсь.

Правильное решение.

Во вторник я сел на утренний рейс и прибыл в центр Чарльстона около полудня. Бдения у Палмера назначены на вечер этого дня. А я, будучи O’Рурком, не желал их пропустить.

– Настоящие друзья, – говаривал мой отец, – будут стоять у тебя на карауле.

По-моему, выяснять это в ночь перед твоими собственными похоронами малость поздновато. Но я ни разу не оспаривал мнение старика, ни тогда, ни теперь. Я неизменно отбываю почетный караул.

Отель «Чарльстон Плейс» оказался как раз таким, каким и должно быть жилье класса люкс на Юге – шикарным, чистым, с настолько низкой температурой, что можно хранить мясо. Бросив свой багаж в номере, я направился на Митинг-стрит, где Чарльстон остался в точности таким, каким я его покинул. Жара высасывает из тебя энергию. Повсюду растут пальметто, а поскольку тени от них никакой, то и нет спасения от солнца. Воздух напоен сладким удушливым ароматом камелий и конской мочи из-за конных экипажей. Ни намека на осень, хотя та уже у порога.

Я зашагал к дому Палмера на Южной Бэттери. Здесь повсюду старинные здания возрастом по двести-триста лет. И вернулось прежнее ощущение, будто я снова провалился в нескончаемый эпос с южными героями и варварами янки, ступил на священную землю, где семьи свято чтут свои очаги, свой образ жизни, причем порой на протяжении многих поколений. Но при сложившихся обстоятельствах еще неизвестно, хочу ли я возвращения старого.

Минут десять спустя я через черные кованые ворота протиснулся в сад перед домом Кинкейда. Справа красовалась усыпанная цветами индийская сирень. Она источала аромат лаванды. Вдоль крашеной деревянной лестницы выстроились две колонны астр в ящиках цвета «чарльстонский зеленый» [23] . А висящие корзинки с анютиными глазками, перемежающимися с фиалками, разукрашивали крыльцо оттенками фиолетового, белого и лилового – настолько темного, что он казался чуть ли не черным.

Нигде не ухаживают за садами так, как в Чарльстоне.

Я в хорошей форме, да и поход от отеля был коротким. Но будь ты хоть сам Чарльз Атлас [24] , и то бы не сдюжил. Пот уже пропитал мою белую оксфордскую рубашку. По пути сюда я нес пиджак через плечо, но теперь снова надел его – в знак уважения к Палмеру (и чтобы скрыть пот).

Сводчатую дверь красного дерева почти восьми футов высотой открыл Феррелл. Ему уже за семьдесят, он поседел и закостенел, и это каким-то образом сделало его человеком без возраста. Держится он всегда благородно и с достоинством. Сколько себя помню, он всегда работал на Палмера – шофером, дворецким, да кем угодно. Не знаю толком, как называется его должность, известно лишь, что он был у Палмера мастером на все руки.

Вокруг глаз у него набрякли темные отечные круги. Но следы эти оставил не возраст. Мешки под глазами остались у него от мучительных ночей, когда глядишь на потолочный вентилятор и вспоминаешь друга. И думаешь: «Какая потеря».

– Мистер Гроув, – сказал он, – семья вас ожидает.

Некоторые вещи никогда не меняются. От официозного обращения Феррелла мне стало неуютно. При любых других обстоятельствах я бы напомнил ему, чтобы звал меня Гроувом. Но не сейчас. Я обменялся с ним рукопожатием, заглянул старику в глаза и вошел в широченный вестибюль с четырнадцатифутовыми потолками.

– Вы провели вместе уйму времени.

– Мистер Палмер был хорошим человеком.

Вчера утром Клэр просила меня наведаться в «папин дом», как только приеду. «Мы с ДжоДжо будем там».

Я ожидал застать их вдвоем, наедине с горем и прислугой. Но уже собралась небольшая толпа. Сливки чарльстонского общества хотели выразить свое сочувствие задолго до семи тридцати вечера, когда начнутся церковные обряды.

Пришли Джим и Лита Деверо. Как и Болтушка Калхун, ненавидевшая свое прозвище, но все тем не менее звали ее Болтушкой. Я увидел Быка Пинкни, Мисси Хейуорд с мужем, имя которого не мог припомнить. Наверно, Ратледж, но я всегда путал этого типа с Бэтом Равенелом. Пришли и сестры Причард – идентичные близнецы. А также Пролер Кондо, Санни Харкен и монсиньор Мэниголт. Всех гостей, обладающих уникальными чарльстонскими именами, я прежде встречал в соборе или в городе, но мы больше не поддерживали связь. Мне казалось, что я вернулся на десять лет назад.

– Гроув O’Рурк, ты ли это? – окликнула какая-то женщина с другого конца комнаты.

Это оказалась ДжоДжо, очень стройная в облегающих черных брюках и блузке под цвет. Кажется, Армани, но Энни твердит мне, что я считаю Армани все подряд, а наши друзья постарше носят Сент-Джон. ДжоДжо оказалась выше, чем мне помнилось. Может, дело в каблуках. И волосы стали светлее со времени нашей последней встречи. Может, дело было в бликах, но тут я опять-таки вторгаюсь на территорию Энни. ДжоДжо будто только что сошла с киноэкрана – безупречный загар, идеально белые зубы и фигура, на рубеже сорока ставшая еще более соблазнительной. Причину, собравшую нас, выдавали только ее подернутые влагой карие глаза.