Неожиданно гимназист шморгнул носом плаксиво:

— Недоумки… ненавижу вас…

— Ну, не хнычьте, не хнычьте, Юрий Александрович. Все ж таки дворянам нюниться не пристало. — Вася издевался. — Все ж таки катковец. Будущая надежда России.

— Тварь! Подлец! — взвизгнул неприятель и, внезапно вырвав торт у Сашатки, вмазал в физиономию Антонова.

Тот стоял ошалелый — все лицо в креме, перепачканная шинель, а на шее болтается проломленная картонка.

Новосильцев же, торжествуя, быстро ретировался.

— Погуляли, нечего сказать… — проронил Вася. — Торт испорчен, вид изгажен… Как теперь появимся в доме? Стыдоба…

— Ничего, ничего, — приободрил его Сорокин. — Ехать восвояси в этаком конфузе много хуже. Объясним — тетушки поймут. И умоешься, и шинель почистишь.

— Неудобно, Саш…

— Неудобно суп вилкой кушать.

Сестры Новосильцевы, увидав Антонова, сразу же заохали, закудахтали, но ребята, по благородству своей души, выдавать племянника не хотели и проговорили туманно, что на них напали неизвестные местные драчуны. Софья повела Васю мыться, а Екатерина заметила с сожалением:

— Да, по улицам ходить иногда бывает небезопасно. Люди страх потеряли. И свободу понимают как вольницу.

— Без свободы жить тоже отвратительно, — возразил ей Сашатка. — Хуже, чем в тюрьме.

— Кто же говорит о тюрьме? Речь идет о некоей золотой середине. Строгие, но разумные законы — вот что нужно нам. Чтобы люди их соблюдали, но без унижений. Только и всего.

— А законы, говорят, пишутся только для того, чтобы их потом ловко обходить.

— Это говорят прощелыги и уховерты. Новое поколение так рассуждать не должно. Мы обязаны воспитать законопослушных людей.

— Было бы чудесно.

Сестры подарили Сашатке модные и не слишком дорогие карманные часы из Швейцарии, массово изготовленные для России. Назывались они Qualit'e Сальтеръ, крышки открывались сверху и снизу, а завод и перевод стрелок мог производиться специальным ключиком. Молодой человек взял их в руки потрясенно и не верил своему счастью. Наконец сказал:

— Я теряюсь… в нашем училище нет ни у кого… кроме педагогов… Ух, завидовать будут!

— Лишь бы не увели, — не без оснований заметил Вася, вышедший умытый и почищенный.

— Думаю, не посмеют: сразу ведь обнаружится — не успеют до Сухаревки дойти.

— Это правда.

— Я теперь буду вовремя всюду приходить.

— Да и я с тобой.

После праздничного застолья, сытые и довольные, размечтались. Первым высказался Антонов:

— Вот окончу весной училище и работать пойду в типографию. Для начала куплю себе точно такие же часы, а потом денег подкоплю и женюсь. Не исключено, что на Кате Сорокиной.

— Это еще посмотрим, — улыбнулся Сашатка. — Абы за кого я свою сестренку не выдам.

— Нешто я «абы кто»? — обиделся Вася. — Ты ж меня знаешь как облупленного. Я человек приличный.

— Главное, чтоб не пил.

— И не собираюсь.

Софья обратилась к Сашатке:

— Ну а ты как хотел бы жить после курса учебы?

Он смутился, посмотрел в пол.

— Коль не доведется мне в лицей поступить, так работать тоже пойду…

— Но в лицей берут лишь детей дворян…

— Я и думал: вдруг удастся обнаружить, что мой папенька — родич Милюковых? Видите: не вышло…

— Есть другой путь — усыновление. — Младшая Новосильцева отчего-то медлила. — Я, к примеру, согласна усыновить, но, с формальной точки зрения, мне потребуется согласие мужа — мы хоть и живем порознь, но развода не затевали. И не знаю, позитивно ли Вольдемар отнесется к этой затее и захочет ли давать свою фамилию — Энгельгардт. — Сделала еще одну паузу. — Катя, может, ты?

Старшая сидела с каким-то отрешенным видом.

— Что, прости?

— Может, Сашу усыновишь ты?

— A-а, конечно… — Но в словах ее не было уверенности. — Не отказываюсь нисколько. Но горячку пороть не станем. До весны еще время есть.

— Не скажи, сестренка: дело усыновления долгое. Столько инстанций надо пройти! Минимум полгода, если не больше.

Неожиданно Екатерина прервала ее резко:

— После поговорим. И ты знаешь почему.

Софья слегка смутилась:

— Хорошо, согласна. После так после.

Встав, Сашатка подошел к той стене, где висели картины его отца, сделал вид, что разглядывает их внимательно. Вслед за ним подошла Софья и воскликнула потрясенно:

— Мальчик, детка, ты плачешь?!

— Нет-нет, — лепетал Сорокин, сутулясь. — То есть папеньку вспомнил… и все такое…