— Перестаньте, — строго приказал Минер и бросил на Йована сердитый взгляд.

— Вон мой дом, — вдруг произнесла Рябая. — Пошли! — И залилась безумным смехом. Адела и я схватили ее за руки. Рябая успокоилась, но смех ее еще звучал в наших ушах, разрывая сердце. Кругом были только скалы да можжевеловые кусты.

— Нужно отдохнуть, — предложил Минер. — Как ты думаешь, Грабовац?

— Некогда разлеживаться. Надо идти через силу, — возразил Йован.

— Прикуси язык! — проговорил Судейский.

— Ох, — вздохнула Адела, — скорее бы ночь наступала.

С одной стороны, мы понимали, что нужно идти, не теряя драгоценного времени, а с другой — усталость валила нас с ног. Минера тоже одолевали сомнения. Он хотел поскорее вывести изнемогающую группу в другой район, где нет такой опасности, но на пути стоял безжалостный голод. Солдаты так же бессильны без продовольствия, как и без боеприпасов. Поэтому, видимо, нам придется вступить в схватку.

XXVIII

В глухую ночь Минер отправился на разведку. Он принял решение. Мы уже настолько обессилели, что о дальнейшем продвижении по горам не могло быть и речи. Минер был настоящим командиром. Даже в такой критической ситуации он, как всегда, говорил ровно, спокойно. В его голосе звучала уверенность. И хотя глаза его глубоко ввалились от усталости и голода, он ничем не выказывал своей слабости.

«До села пять километров, — размышлял я. — Два часа — туда, два часа — обратно. Должны же кончиться эти проклятые пустые горы и этот постоянный голод!.. Мы — остатки армии, — думал я. — Сколько еще таких же, как мы, пробирается по этим просторам? Хорошо, если б их оказалось много, но вряд ли…»

Фашисты, видимо, рассчитывали на больший успех. Их ввело в заблуждение то обстоятельство, что в каньон Сутьески вошла вся армия. Здесь три реки, и каждая почти непроходима. Раньше изрезанная каньонами местность благоприятствовала нам, а теперь стала помехой. Пришлось бросить тяжелое оружие и обоз. А потом и госпиталь!

Мы полагали, что четыре бригады смогут прикрыть выход на западе. Оказалось, и четырех дивизий для этого недостаточно. Наши трижды предпринимали попытку прорваться и трижды — удачно. Четвертую предпринял последний эшелон. Кто виноват в том, что полегло пять тысяч бойцов? Правда, две трети армии прорвались. Где они сейчас? А что, если это просто моя фантазия, а на самом деле нет больше армии, нет никаких бригад?..

Мои размышления прервал вернувшийся Минер. Мрачные, как ночь, мы молча спускались в село. Но все обошлось как нельзя лучше. Застигнутая врасплох, сельская стража разбежалась, открыв беспорядочную пальбу, а мы, не теряя попусту времени, нагрузились продовольствием и двинулись обратно в горы.

XXIX

Миновали небольшую долину. В траве повсюду — следы колышков от палаток. Здесь был бивак немецкой части. В расщелине боковой скалы виднелась большая пещера. У входа в нее уже сидел Минер. После операции в селе он снова ушел вперед, прокладывая нам путь.

— Ну как, все в порядке? — спросил его Судейский.

— Впереди никого нет, — ответил Минер.

Он сидел опершись на скалу спиной и был похож на каменное изваяние. Его свинцово-серые глаза светились небывалым спокойствием. В то же время я прочитал в них немой вопрос.

Вяло подтянулись остальные и опустились на землю. Вход в пещеру зарос травой и кустами. «Редко найдешь такое убежище, — подумал я. — И какое счастье, что мы достали продукты!» Я чувствовал себя игроком, который пустяшной картой сорвал банк. Теперь нам не грозит голодная смерть.

Минер жестом приказал мне сесть рядом.

— Как ты думаешь, — спросил он, — пойдут в погоню?

— По-моему, нет, — ответил я. — Здесь можно и передохнуть.

Адела заглянула в пещеру. Лицо ее почернело от загара. Выбираясь наружу, она улыбнулась, сверкнув белоснежными зубами.

Взошла луна. Адела сидела, обняв колени руками, погруженная в свои мысли. На ее бледном невеселом лице отражалась озабоченность. Вставая, девушка покачнулась. Несколько дней назад я пытался поддержать ее, когда мы спускались по склону каньона, но она оттолкнула меня.

— Спасибо. Не нужно.

— Почему? — спросил я.

— Не нужна мне твоя помощь, — ответила Адела.

— Почему?

— Хотя бы потому, что ты сам мне ее предлагаешь.

— Чего ты злишься?

— Что, ты не можешь предложить свою помощь другому?

— Неужели я так плох?

— Не знаю, — ответила девушка и, повернувшись, отошла.

Меня охватили стыд и отчаяние. Низко опустив голову, я шел, не замечая тропы.

С того дня я старался не встречаться с ней взглядом. Шагал молча и лишь украдкой любовался ее лицом, обрамленным волнистыми волосами, ее полными губами бедуинки. И несмотря ни на что, она была для меня, как солнце, встающее из-за гор. Больше я уже не пытался приблизиться к ней. Даже избегал ее. Все, что я мог теперь, это идти или впереди, или в хвосте группы. Она шла в середине. На привале я садился подальше от нее. Никто, конечно, ничего не замечал!