Стоило мне лишь вспомнить подобные эпизоды, как промелькнула мысль, что этим, внизу, удалось добиться мщения.

— Подойди, — наконец выговорила Адела.

Я придвинулся к ней еще ближе. Ее жаркая ладонь коснулась моей руки. И это было так же прекрасно, как самый чудесный летний день, как знойное дыхание неба. Но рука ее становилась слабее, и это вернуло меня к действительности. Я хотел чувствовать сейчас только ненависть к ее убийцам, а ее рукопожатие и глубокий взгляд разрывали мне сердце. Я боялся раскиснуть. Ведь тогда я перестану быть бойцом и не смогу оказывать сопротивления. Я легонько высвободил свою руку и произнес довольно сухо:

— Потерпи. Скоро зайдет солнце.

— Ты, — прошептала она, — ты грубиян. Будь ты проклят, если позабудешь меня.

Я молчал, чувствуя, как со всех сторон меня обступает одиночество.

— О, нет. Ты не грубый. Ты мой.

Я продолжал молчать, сгорбившись, как нищий.

На какую-то долю секунды ресницы у меня вздрогнули. Казалось, вот-вот я заплачу. Я отвернулся, чтоб она не заметила этого. Слезы я считал самым большим унижением и оскорблением для бойца. Подавив волнение, я старался как можно спокойнее смотреть на умиравшую девушку.

— Я умру.

На губах ее выступила красная пена. Кровоточили легкие. Я смачивал ее лицо водой.

— Молчи, — приговаривал я. — Будет легче.

— Я должна… Безразлично, проживу ли я еще минуту… Не стреляют. Сейчас они не стреляют, — вдруг вздрогнула она, словно приходя в себя. — Иди!

Я подполз к каменному брустверу и схватился за бинокль. Кругом было тихо. И никого не было видно на всем обозреваемом пространстве. Я напялил пилотку на дуло и поднял ее. Тишина.

— Адела, они ушли!

Я вернулся к ней. Глаза ее были закрыты. Я схватил ее за руку. Послушал сердце. Она была мертва. Я приложил руку к ее губам. Они были неподвижны.

— Адела!

Девушка молчала.

Я долго смотрел ей в лицо. Голова у меня пошла кругом. Дрожащей рукой нащупав ноздреватый камень, я опустился на землю.

Вот так все шестеро покинули меня, и я остался здесь один вместо уничтоженной дивизии.

Ушли и бандиты. Лишь справа, с юго-запада от пещеры, доносилась перестрелка.

На Сутьеске я остался без единого бойца. Теперь я опять один. Пока мы двигались всемером, меня преследовала мысль, что нельзя долго пережить свою часть. Теперь я этому не верю.

Словно лист, сорванный бурей с ветки, меня несет по свету. Мысли мои спутались. Вот уже четыре недели прошло после Сутьески, после этой великой битвы, а я продолжаю идти с винтовкой на плече.

И сегодня первый день нового месяца.