Мы с Костькой переглянулись: девушка как девушка — и красивая, и неглупая, даже еще какая неглупая, ну, словом, все при ней, а вот не может без своих дурацких шуточек. Втайне мы, может, и не так строго судили Галку, потому что где-то там в глубине тлела искорка надежды: а вдруг? А вдруг и в самом деле наша голубая мечта сбудется? Но именно потому, что поездка на Кавказ была нашей давней и сокровенной мечтой, боязно было обмануться. Лучше уж не поверить, а то сердце взыграет, а потом…

В одной молодежной пьесе девчонка-школьница, воспылав желанием позагорать на южном солнце, а заодно и увидеть на Черноморском побережье кинорежиссера, в которого влюбилась, решает эту проблему, при явном сочувствии автора, очень просто: продает свое лучшее платье и едет, нет, не просто едет, а летит самолетом. В пьеске все это выглядит очень мило: подумаешь: важность какая — платье, родители новое купят!

Никому из нас троих на родителей рассчитывать не приходилось; Костька норовил даже где-нибудь подработать к стипендии и послать хоть десятку матери в деревню: у Галки семья — отец-пенсионер да младший братишка; мои родители тоже люди весьма среднего достатка: отец — счетный работник, мать — швея, а кроме меня, на их шее еще две птички-невелички — одной тринадцать, другой семь лет. Так что расчет мог быть только на стипендию. Но если сложить даже всю стипендию за лето — и то едва наскребется разве что на дорогу. А ведь надо еще и где-то жить, что-то есть-пить. Нет, мы не мечтали о красивой курортной жизни, о дорогих ресторанах с видом на море, больше того, о людях, которые могли себе это позволить, мы говорили с глубоким презрением. Наша поездка представлялась нам как культурно-просветительная акция. Еще с младых ногтей, еще со школьной скамьи кто из нас не декламировал с замиранием сердца: «Кавказ подо мною…» или «Под ним Казбек, как грань алмаза, красою вечною сиял…» И так хотелось увидеть своими глазами и этот алмазно-сияющий Казбек, и глухое Дарьяльское ущелье, и дикий злобный Терек!.. Но мечта — увы! — оставалась мечтой. И вот на тебе: «После экзаменов едем на Кавказ!»

— Ты выиграла это путешествие по лотерейному билету? — нарочито спокойно осведомился Костя.

— Нет, ты же знаешь — я невезучая.

— Ага, значит, у тебя объявился на Кавказе богатый дядя и он нас приглашает к себе в гости? — уже с явной издевкой спросил я. — У него небольшая отара, шашлык, бурдюк с цинандали…

— А ведь ты почти угадал! — со всего маху хлопнула меня Галка по плечу. — Дядя! Правда, не мой, а Маринкин, но это детали…

— Какой такой еще Маринки?

— Ты не знаешь, а Костя как-то ее видел. Помнишь, черненькая такая, тоненькая.

— A-а, это та, что на земле ее вроде и нет совсем — вся на воздухе?

— Да, да, она самая. Ну, еще помнишь: она тебя барбариской угостила.

— Так это ее дядя?

— Нет, не совсем ее. Это дядя ее подружки. И никакой отары у него, конечно, нет.

— Остается только, чтобы это был вовсе и не дядя, а троюродная свояченица, как в том анекдоте: все правильно, только не десять тысяч, а десять рублей, и не в шахматы выиграл, а в карты проиграл…

— Ну хватит зубоскалить, мальчики, — оборвала нас Галка. — Сами забыли, в каком веке живем: максимум — в минимум. И вот вам моя информация…

Выкладывает нам эту самую информацию, и все оказывается довольно просто.

Дядя девушки-абхазки, Маринкиной подруги, работает директором Дворца культуры в городе Поти. А поскольку дворец новый, можно оказать, с иголочки, требуется его художественно оформить — ну там лозунги написать, плакаты, задник на сцене намалевать. Понятное дело, и в гостиницу нам помогут устроиться, и за работу какая-то мзда на хлеб на соль перепадет. Все очень просто.

— Все гениальное — просто! — вздернула нос Галка.

— А аферой тут не попахивает? — уточнил обстоятельный Костя. — Ни мы этого дядю не знаем, ни он нас, и как все это в натуре обозначится?

— Какая-то доля риска, конечно, остается, — признала и Галка. — Но раньше говорили, риск — благородное дело. Рискнем!

И было решено: рискнем.

— Вы бы хоть оценили, пижоны. Предприняты были, можно сказать, героические усилия, велась обширная и длительная переписка, нащупывались варианты, и тэдэ и тэпэ. Главное же — чтобы зря не травмировать вас, я все это время молчала как рыба, — вы что думаете, это легко?!

Мы сказали, что нелегко, ценим и по очереди чмокнули Галку: я в одну, Костя в другую щеку.

— Нынче вечером в двадцать ноль-ноль назначается организационное собрание нашей большой четверки.

— Кто же четвертый-то? — в один голос спросили мы.

— Ну не могу же я ехать одна с двумя мужиками — я же огрубею, опущусь в вашем железобетонном обществе. С нами поедет Маринка.

— Эта пигалица-то?

— Ну уж я не знаю, пигалица или нет, у каждого свои ассоциации, как говорит профессор Россинатов. Но Марина Влади — в переводе с французского Владимирова — студентка факультета журналистики Московского университета. Во-вторых, пока я не перешла в ваш институт, мы с Маринкой сидели год за одной, можно сказать, партой — это тоже кое-что значит. Ну, а в-третьих, если бы не Маринка — неизвестно еще, послал бы нам бог того дядю или не послал.

— Ну если уж она на короткой ноге с самим всевышним, — развел руками Костя, — всякие сомнения отпадают…

На организационном собрании в первую очередь был выработан маршрут нашего путешествия. Конечно, не обошлось без жарких споров. Кто Кавказ знал по Пушкину, кто по Лермонтову, а кто по Семенову-Тянь-Шанскому, и, естественно, каждый хотел увидеть «свое».

— Ну какой Кавказ без Клухорского перевала? — кипятился Костя.

— И без Домбая, — поддержал его и я.

— Ну, знаете, Кавказ без Дарьяльского ущелья, без замка царицы Тамары нам тоже и за так не нужен! — стояли на своем Галка с Мариной.