«Не нужно было садиться с мужчинами за стол… — переключившись, подумала она. — Женщина должна стоять, когда мужчина сидит, женщина должна молчать, пока он говорит. Ни сегодня днем, ни два года назад нельзя было… — Она прикусила кончик языка. Дернула ногой, отгоняя собаку. — Скажу, как было… Пусть думает, что хочет. Пусть сдохнет со своей ревностью!..»

Ее удивил вкус собственных губ. Соленые. Губы всегда были либо сладкими, либо горькими в зависимости от помады, которой она пользовалась. А тут лизнула, и показалось, что кристаллик соли застрял и жжет кончик языка.

«Они убьют его… Убьют, им легче убить, чем отпустить… Освободитель!.. Наверное, Тамару послал разбираться. Она не упустит! Ей только дай! Жалко мальчишку… Не нужно было лезть! Куда полез, урод?.. Зачем?»

Только что она кралась по пустым комнатам, прислушиваясь и ощупывая босой ногой каждую половицу, теперь пошла быстро, не глядя… Пустые комнаты дышали пылью.

«Все скажу, как есть, пусть подавится, Отелло, — решила она. — Если мальчика убили, то его уже убили, если отпустили, то уже отпустили. Ничего не изменишь, сам виноват! А отомстить лучше всего правдой!»

Собака поплелась за Мирой, было слышно чмоканье ее когтей по деревянному полу. Собака сопела, только в полосе света она остановилась, заскулила и повернула назад. Хозяин мог и ударить. Все в этом доме подчинялись простому правилу: никогда без нужды не лезь под руку хозяину.

Горела все та же лампочка. Александр, голый по пояс, лежал на постели с книгой, скрученная в жгут простыня валялась на полу. Можно было себе представить, как он, успокаиваясь и не желая больше в бешенстве бить кулаком в стену, с хрустом выжимал сухую ткань.

— Все? — спросил он, не поворачивая головы.

Он перевернул страничку, кольцо на указательном пальце неприятно сверкнуло Мире в глаза. Она поморщилась, отступая на шаг. Скинула рубашку, узел, стянутый под грудью, не сразу поддался, она чуть не сломала ноготь.

— Все! — вздохнула она и встала коленями на пружинящий край постели. Запрокинула голову, сбрасывая волосы с лица. Посмотрела в зеркало себе в глаза. В зеркале отражались голое мужское плечо, и за плечом неприятная лампочка.

— Они уедут, — сказала она. — Если ты хочешь, они уедут через час. Они уедут, когда ты скажешь, — протянув руку, кончиками пальцев она коснулась макушки Александра, его коротких жестких волос. — Не сердись!

— Красивая женщина.

— Кто? — не поняла она. — Какая женщина?

Он захлопнул книжку, не дочитав, кажется, строки, хотя, возможно, он вообще ее не читал, смотрел на буквы, как другие смотрят на набегающие волны.

— Ты меня обманула, девочка!

Одним движением он перевернулся на спину, обрисовались грудные мышцы. Схватил Миру сразу за оба запястья, больно сдавил и притянул к себе, так что лицо ее оказалось рядом с его лицом.

— Ты рискуешь не собой! — проговорили темные, красиво очерченные губы. — Не собой!

Ей показалось, что запястья хрустнули под нажимом его пальцев.

— Больно! Пусти!

Наверное, несколько минут назад, скручивая простыню, Александр представил себе, что скручивает ее руки. Книга скатилась с постели и стукнулась об пол. Мира посмотрела на книгу, посмотрела в глаза скульптора, глаза показались ей пустыми: под пленочкой мути ничего — яма.

Он будто спал с открытыми глазами. «Он может меня убить, не просыпаясь, — с облегчением подумала Мира, когда живые твердые кольца на ее запястьях наконец распались. — Все-таки легче, когда человек успеет окончить столичный вуз. — Она была спокойна ниже по собственным меркам. — Дикие они. Рассудок всегда опаздывает, не успевает за рукой с ножом. Убьет он меня из ревности, а скажет, что боролся за освобождение грузинского народа… — она зарылась лицом в собственные волосы, в собственные колени. — Ничего и ему не скажу… Ничего он не поймет».

Бросая маленькие жёлтые шкурки на пол, на свои босые ноги, Александр, согнувшись, сидел на постели и очищал мандарин. Легкая щетина на его подбородке шевелилась, губы двигались, но слов не было. Все, что не следовало проговаривать вслух, он, наверное, в течение пяти минут проиграл молча.

— Хочешь, съешь мандарин… — сказал он и протянул ей очищенный плод.

Она дернула головой и глянула ему в глаза, как смогла, быстро и зло.

— Я не хотел тебя напугать, Мира, — сказал он, вполне владея своим голосом. — Но ты привела в дом посторонних людей. Что мы должны думать?

Мандарин покатился по ладони Александра, и Мира поймала его кончиками пальцев.

— Ты прав, она красивая… — сказала Мира и сделала очень длинную паузу. — Они уйдут. Они ничего не знают.

— Это тот мальчик, о котором ты мне говорила? Тот мальчик, что спас твою жизнь?

Осторожно отделив одну маленькую текущую дольку, Мира положила ее себе под язык.

— Он же совсем ребенок. Чем его кололи?

— Ерундой кололи…

— Зачем вообще?

— Не хотели покалечить! Ты знаешь… — подбородок Александра неприятно дернулся. — Никакой крови в доме! Ты знаешь мои правила? Ты знаешь, что мы подумали? Кто может ходить ночью по дому, зачем это нужно?