Крик принесло издалека, из деревни, слабый, женский, захлебывающийся. Крик был не в груди Ли, (в груди Ли под его мокрой ладонью резиновым комком будто скапливалась сладкая, тупая мокрота), крик был в ветре, вдруг холодом охватившем его голую спину. Осознать, что в том же ветре был и звук выстрела, не хватило сил, Ник просто зафиксировал это как факт.

Выстрел. И крик иссяк, захлебнулся в хриплом голосе волн. В тихом-тихом шепоте Ли.

— Нельзя… — шептала она, и губы ее оказывались сухими. — Не нужно, Ник, — шептала она в короткие паузы освобождения от его губ. — Пусти меня…

Сладкая мокрота была уже на кончике ее языка, она тянулась на каждом звуке, как жевательная резинка, склеивала два измученных рта. Между пальцев Ник ощутил крестик, нажал и укололся.

— Господи!.. — шептала Ли. — Господи… Что же мы делаем?! Господи!..

На мгновение луна погасла. Большая вода, белое женское лицо, мягкие изгибы холмов, все разом провалилось в мягкую черноту. Луна вспыхнула…

Он не понял, чей это крик… Ноги будто свело судорогой, и по телу снизу вверх прокатился колющий поток, будто охватили со всех сторон вафельным полотенцем.

Полоска песка перед глазами подпрыгнула, яркая. Ладони то скользили в поту, то вдруг соскакивали в ледяное крошево песка. В ярком лунном свете ночной песок обжигал колени. В какой-то момент Ник подумал, что спина Ли исколота ледяными песчинками, от этой мысли боль умножилась, и он потерял последний реальный ориентир.

Море было сзади, и шорох волн наваливался и наваливался на голую спину. Рывок вверх, вдох, и его опять прижимало, вдавливало назад, в ее тело, вдавливало силой воздуха, вдавливало силой ее ладоней, намертво приклеенных к его бедрам.

— Ты не моя мать… — шептал он. — Ты приемная мать… Почему ты лгала мне всю жизнь? Зачем ты?.. Я хочу тебя! Нельзя так хотеть… Я тебя… — Он не мог оторваться, отпустить ее сейчас было все равно что отрубить половину тела. — У нас разная кровь… Признайся, ты меня усыновила? — задыхаясь, спрашивал он. — Ты взяла меня маленького, а я забыл. Меня подменили в роддоме? Скажи, я похож на своего отца? Нет? Конечно, не похож, меня подменили в роддоме, меня перепутали! Я люблю тебя!

Она лежала рядом в воде и смотрела на него. Он присел, подтянул к груди колени.

— Ты не моя мать! — сказал он и сам поверил в то, что сказал. — Я знаю!..

Он протянул руку, но Ли, легко подавшись назад, ушла от нового прикосновения.

— Ник! Погоди… Ник!.. Послушай меня!.. — сказала она. — Ник, тебя не могли подменить в роддоме.

— Почему не могли?.. Я знаю Много случаев, там такой бедлам… Все новорожденные одинаковые… Бирочку перепутали…

— Все новорожденные разные!

— Глупости, ты сама не знаешь! Это материнский инстинкт, это самовнушение — одинаковые мы!

— Ник… Ник… — опять уходя от его рук, крикнула Ли: — Ник! Я рожала тебя дома! Пойми, я рожала тебя дома!

Небо вычищало рывками. Глядя вверх, Ник видел, как моментальными пятнами прорезаются звезды. Он сидел голый возле самой воды, обхватив руками колени, и задирал голову все сильнее. Запрокидывал голову, пока не почувствовал боль в шее.

Ожидая мгновенной расплаты, он был удивлен теплым чувством, наполняющим теперь и разум, и тело. Он не хотел думать об этом, по непонятной для себя причине он был счастлив. Ли была рядом, она лежала на песке, и ее тело по грудь обдавало темной прозрачной волной, она не смотрела в небо, глаза ее были закрыты, рот, расслабленный и увядший, все-таки поддерживал форму улыбки, а рука, непроизвольно протянувшаяся и дотронувшаяся до ноги сына, оказывается, еще сохраняла жар.

Они медленно брели вдоль моря. Было светло, но свет постепенно уходил, угасал, и когда показалась деревня, луна зашла. Здесь не жгли ночью никакого электричества, и дальше пришлось пробираться ощупью, спотыкаясь.

До дома добрались довольно просто (только один раз Ник зацепился, упал и рассадил себе колено). Потом он нашел в кромешной темноте перила, нащупал, подошвой первую ступеньку. Ник даже улыбнулся при мысли, что осталось пройти какую-то пару метров до кровати, а опять рискуешь свернуть себе шею. Он повернулся в полной темноте дома и протянул руку, Ли поймала его ладонь, он слегка стиснул ее пальцы.

— Устала? — спросил он.

Кажется, она кивнула. В темноте невозможно было точно увидеть.

Поднявшись к себе в комнату, Ли сразу прилегла. Притворив дверь, Ник зажег лампочку и вытащил дневник. Он довольно долго сидел над раскрытой книжечкой. Снял с авторучки колпачок, но, испытывая незнакомое радостное возбуждение, никак ничего не мог записать. Он сидел неподвижный, глядя перед собою до тех пор, пока свет настольной лампочки не смешался с серым светом утра. Только тогда он написал. Только одно слово посредине чистой страницы, очень крупно: