— Откуда вы? Вы остановились в Венеции? Я бы хотел снова с вами встретиться.

Казалось, она меня не услышала, только ресницы вздрогнули. Однако на подходе к Венеции вапоретто качнуло так, что нас прижало друг к другу. На несколько секунд Муранелла оказалась в моих объятиях, упираясь спиной мне в живот.

На остановке «Мадонна дель’Орто» она вышла, не удостоив меня даже взглядом, а через несколько минут я увидел ее на причале «Понт». Мне показалось, что она (или ее двойник) знала, что я ее жду, поскольку загадочная полуулыбка на лице девушки стала чуть пошире. Я приблизился к ней настолько, что разглядел, на сей раз, маленькую татуировку на тыльной стороне ее правой ладони… как будто кошка оцарапала. До того, как она вышла из вапоретто, я этой татуировки не заметил!

На подходе к пристани у Гетто я незаметно сунул ей в карман куртки клочок бумаги, на котором было написано по-английски: «Пожалуйста, позвоните мне в Монтегротто по номеру 04–989-11–616. Я профессор Мишель Жуве. Мне нужно с вами поговорить. Это очень важно».

— Arrivederci, arrivederci, domani, domani [47] , — сказал я ей, когда она поднималась на пристань, опять-таки даже на меня не взглянув.

Я, видимо, слишком громко это произнес, поскольку другие пассажиры обернулись.

Возвращаясь в гостиницу, в поезде я стал задавать себе вопрос, почему жесты и поведение Муранеллы я вдруг стал воспринимать близко к сердцу, а ее безразличие стало меня чуть ли не расстраивать? Вот с этого-то момента мало-помалу во мне стало нарастать ощущение дежа вю, «уже виденного». За десятые доли секунды до того, как в окнах моего вагона появлялся какой-либо вокзал по дороге из Венеции в Падую, я уже знал его название, заранее узнавал мосты и разбегавшиеся автострады… Это явление вызывало у меня пренеприятнейшее, тревожное чувство, что-то вроде морской болезни на суше…

Недавно я прочел в одной из этих книг «по сознанию», что феномен дежа вю может быть связан с изменением гиппокампального тета-ритма у больных с височной эпилепсией. Как пишут ученые-нейропсихологи, затылочная кора, получив зрительную информацию, сначала отсылает ее в гиппокамп для оперативного, временного, хранения, предшествующего ее окончательному запоминанию. И лишь затем подвергает обработке с участием сознания. В некоторых случаях нарушения в системе генерации тета-ритма приводят к тому, что эти мнестические проявления начинают проникать в сознание прямо из гиппокампа, до того как кора успеет эту информацию переработать! Так возникает феномен дежа вю.

Я однажды уже испытывал это ощущение, и такое не забывается! Это было в Каулуне, в Гонконге, лет тридцать-сорок назад. Вечером я вышел прогуляться и был сразу же оглушен разрывами петард в этом городе вечного праздника; запахи кантонской кухни щекотали ноздри. На возвышении торговец китайскими целебными травами превозносил достоинства какой-то загадочной жидкости. «For your health, for your sexual stamina!» [48] — выкрикивал он.

Я взял да и выпил пару бокалов жуткой зеленой бурды. Может, конечно, это был эффект плацебо, но моя сексуальная активность и вправду здорово возросла! А на следующий день, проснувшись, я в течение четырех-пяти часов испытывал ощущение дежа вю. Оно сопровождалось столь сильной тревогой, что я даже не осмелился выйти из гостиницы, чтобы сесть на корабль, хотя мне нужно было отправляться в Макао…

Когда я рассказал об этом приключении портье моего отеля, он упрекнул меня в том, что я выпил сразу два бокала загадочной жидкости. «Что вы, только один бокал, не более! Кто же знает, что там было намешано? Может, настои каких-то трав, может, экстракты из желчи одной рыбины, которая водится у нас в китайских морях?» Ах, так значит, рыба — вот оно что!

Я с нетерпением ожидал избавления от неприятных эмоций и появления эйфории, которая, по моим понятиям, должна была следовать за этим спонтанным приступом тревоги, чему я тогда не находил объяснения. Я возвратился в свой номер, и мало-помалу самоконтроль над мыслями и чувствами восстановился…

Встретив после обеда Людвига Манна, я сказал, что хотел бы с ним посоветоваться по поводу некоторых странных венецианских совпадений. Мы сели за наш любимый столик в баре, заказали по кружке австрийского пива, и я рассказал о появлении Муранеллы и чувстве дежа вю, которое я испытал, не упомянув о том, что вложил записку в карман Муранеллы (или одной из Муранелл).

— А сколько времени продолжались сегодня утром ваши фанги? — спросил он.

— Двадцать минут. Необычно долго.

— Это слишком много! А каково ваше артериальное давление?

— 130 на 90. Нормальное.

— Вполне нормальное, конечно, но знаете, дорогой коллега, у вас из-за этой грязи разовьется артериальная гипотензия. Этот сеанс был явно слишком длинным! По-видимому, это и послужило причиной ваших ощущений, — твердо добавил он, сняв очки и пристально глядя мне прямо в глаза. — Вы приближаетесь к такому важному этапу, как выход на пенсию, когда рушится весь устоявшийся мир. Ведь прекращение творческой работы для ученого, для которого это дело всей жизни, — не очень-то радостное событие; внезапно он обнаруживает, что его творчество больше ему не принадлежит! Те немногие вещи, которые он действительно открыл, стали общеизвестными, и кажется, будто они были известны всегда. А все прочее потонуло в погрешностях. Вы переживаете то чувство необязательности, случайности вашего бытия, которое Хайдеггер называл тревогой, а ваш соотечественник Сартр — тошнотой. Это ощущение — будто почва уходит из-под ног… так-то вот, друг мой.