Молодой человек и юная женщина — Ганс Бюлов и Козима — отпустили лодочника. Они остановились у палаццо дожей, но решили не осматривать его. Было уже поздно; они засиделись у Вагнера: пришли к нему, чтобы передать привет от Листа, и просидели несколько часов. Бюлов предупредил, что если попадешь к Вагнеру, то не скоро уйдешь. Так и произошло. Вагнер был в ударе, много играл и пел. Козима несколько раз вскакивала с восклицанием: «Ах, уже пора!» — и снова садилась.

— Надо сказать, наше итальянское путешествие проходит довольно удачно, — сказал Ганс Бюлов.

Козима поморщилась. Какой дотошный! Она ведь знает, что они в Италии. Не проще ли было сказать: «Наше путешествие проходит довольно удачно», или даже: «Путешествие проходит удачно…» Но Ганс любит точность, пунктуальность. Через два дня после их свадьбы он сказал отцу Козимы:

— Жена просит передать вам привет. Она скоро придет.

Отец широко открыл глаза:

— Какая жена?

— Моя, — серьезно ответил Ганс.

— И ты полагаешь, я незнаком с ней?

Лист смеялся до слез, рассказывая об этом Козиме.

— Я уж подумал, что он успел жениться на другой!

… Венецианский вечер плывет над лагуной. Так, кажется, пишется в книгах? Ганс поднял глаза к небу и вздохнул.

Сейчас скажет: «Как много звезд! И это всё — миры!»

Нет, он молчит. Слава богу.

— Посидим здесь, — сказала Козима. — Вечер на редкость теплый.

— Как много звезд… — начал Бюлов.

— … и это всё миры.

— Что ты сказала?

— Ничего… Не находишь ли ты, что Вагнер слишком самонадеян?

— Такие слова неприменимы к Вагнеру.

— Почему?

— Потому что к нему нельзя подходить с обычной меркой.

— Все-таки он влюблен в себя. И все время позирует. Когда я шесть лет назад увидала его впервые, он показался мне прежде всего актером, комедиантом. Я была девчонкой тогда, но поняла.

— Тебе было шестнадцать лет, — мечтательно сказал Ганс.

«Быстро сосчитал», — подумала Козима.

— А ему сорок. Он ведь на два года моложе твоего отца. А теперь ему сорок шесть.

— У тебя хорошие способности к арифметике! — раздраженно отозвалась Козима. — Но скажу тебе, что он мне и тогда не понравился.

— А твой отец говорит, что ты тогда же влюбилась в Вагнера.

— Мой отец часто говорит несообразности. И он удивительно любопытен к чужим делам и чувствам. И всегда попадает пальцем в небо.

— Если бы я не знал тебя, Козима, меня очень огорчил бы такой отзыв о твоем отце…

— …«и о моем учителе», — подсказала Козима. — А ты думаешь, что знаешь меня?

— Полагаю, что знаю.

Козима промолчала.

«Чудное небо, — думала она, — и всюду счастье. Всюду. Когда же оно придет ко мне?»

— Эти отрывки из новой оперы Вагнера, — начал Бюлов, — удивительны. Любовь и смерть. Любовь рядом со смертью.

— Этого я не понимаю, — холодно сказала Козима.

— И как он умел преобразить легенду!

— Ты ее знаешь? — торопливо спросила Козима.

— Кого?

— Легенду, разумеется.

— А я думал — женщину.

— Значит, была женщина?

— Ты же встречала ее в Цюрихе.

— Ах, эта жена купца? Красивая.

— Очень.

— Но какая-то… без костей.

Бюлов пожал плечами.

— Расскажи мне сначала про легенду, — вновь начала Козима.

— Да ведь ты ее знаешь.

— Нет, я знаю только сценарий Вагнера. А ты сам сказал, что это не одно и то же. И Вагнер так говорит.

— Видишь ли, существуют несколько средневековых легенд о Тристане и Изольде. Но они скорее забавные.

— Забавные?

— Ну да. О том, как остроумная королева обманывает своего старого мужа.

— Вот как!

— Существуют так называемые кочующие сюжеты. Наиболее распространенные из них, обнаруженные дальнейшими изысканиями…

«Есть люди, — думала Козима, — которые даже о прекрасном говорят так, что отбивают всякую охоту слушать».

Она была несправедлива. Ученики Бюлова всегда слушали его с интересом, а музыканты оркестра ценили его искусство говорить коротко и убедительно. Она была чудовищно несправедлива и сознавала это.