— Пока не придут из города.

Они еще помолчали, потом Стахурский добавил:

— Понимаешь, сюда должно прийти много людей… Может затесаться провокатор, а я знаю всех товарищей в лицо.

— А он? — Мария кивком указала на Яна.

— И он с нами. Товарищ Ян! — позвал его Стахурский. — Идите сюда. У тебя укрытие большое, Мария? Поместимся втроем?

— Влезем… хотя будет тесновато…

Ян приблизился, хромая больше обычного. Видимо, он сильно устал.

— Какой он смешной! — Мария улыбнулась. — Это он вас спас? Убил гестаповца? Вот никогда бы не поверила!

— Знакомьтесь, Ян, — сказал Стахурский, — вот видите, это наша партизанка Мария.

Ян снял кепку и даже попытался щелкнуть каблуками. Мария еле сдержалась, чтобы не расхохотаться. Ян галантно отрекомендовался:

— Меня зовут Ян Пахол. По национальности я чех. И антифашист. Очень приятно!

Мария протянула руку, тоже несколько жеманно: лукавство искрилось в ее глазах.

— Мария, — сказала она.

Потом они втроем уселись на краю обрыва, спустили ноги и, нащупав опору, начали сползать. Расщелина была такой узкой, что местами можно было опереться ногами в обе стенки обрыва. Корни деревьев свисали, как обрывки веревок.

Укрытие находилось над ручейком. В черноземе под корнями старого граба вешние воды размыли широкую, но неглубокую яму. Мария приподняла корни и сухой хмель, свисавшие над входом.

— Залезайте. И ложитесь теснее.

Стахурский влез первый.

— Ого, — сказал он, — да тут даже комфорт!

Его ноги нащупали кучу сухого бурьяна.

— А как же, это наш будуар! — засмеялась Мария. Но серьезно добавила: — Полежали бы вы тут сутки на сырой и холодной земле! Пожалуйста, товарищ Пахол.

Ян повернулся спиной к яме, стал на колени и втиснулся вглубь. Устраиваясь, он тоже пошутил:

— С вашего позволения, квартира-люкс!

Затем полезла Мария. Стахурский и Ян изо всех сил прижались к стенкам, и Мария с трудом протиснулась между ними. Но ее голова и плечи остались снаружи.

— Ничего, — сказала она, — вы гости, а я дома. И ведь я на вахте: так слышнее и виднее.

Она опустила сухие побеги хмеля и заявила:

— Дисциплина запрещает курить на посту, но проверено, что тут можно курить совершенно свободно: пока дым дойдет доверху, он рассеется. Можете курить, товарищи, и прошу угостить меня.

Пока Ян доставал кисет из кармана, Мария и Стахурский лежали молча. Они смотрели сквозь сплетение корней и хмеля, но видели только черную стену оврага с обвисшими корнями. Край обрыва был на высоте четырех метров над их головами. Здесь, в глубине, царила полная тишина, ни один порыв ветра не мог сюда долететь, поэтому вой урагана вверху казался неправдоподобным. И от этого здесь было особенно уютно и спокойно… Хорошо бы вздремнуть в этой тишине. Но Стахурского не покидала тревога, перед его глазами маячил овраг, по которому они пришли сюда, и он видел в нем Дарку, бегущую в город. Вот она пробирается между кустами боярышника, вот она бежит вдоль обочины дороги, а ветер пригибает ее к земле: скорее, скорее, милая девушка, через час ты должна быть в городе!

Они скрутили цыгарки. Потом Мария сказала:

— Расскажите же толком, что произошло. Можно? Имейте в виду, что я кандидат партии с понедельника.

Это прозвучало как-то по-детски, и Стахурский невольно рассмеялся.

— С понедельника? То есть аж пятый день? Но ведь ты в отряде совсем недавно, а поручители должны тебя знать по совместной работе не меньше чем год?

Мария нахмурилась, щеки ее залил румянец, она смутилась и рассердилась на себя за это, а замечание Стахурского ее обидело.

— Что ж такого? В отряде нашлись товарищи, которые знают меня по работе несколько лет.

— Ну, не сердись, — примирительно сказал Стахурский. — Прости, я не хотел тебя обидеть. Мне не пришло в голову, что так может быть.

И он коротко рассказал о том задании, которое имела группа на строительстве железнодорожной ветки, про разговор с Клейнмихелем, про все его ловушки и выверты, про арест, поступок Пахола и бегство сюда.

Пахол лежал лицом вниз — он поднимал голову только для того, чтобы затянуться цыгаркой и выпустить дым. Мария облокотилась на землю и повернулась к Стахурскому всем телом, насколько тут вообще можно было повернуться. Ее лицо пылало от возбуждения и ежеминутно менялось, то бледнело, то снова пылало, а глаза то темнели, то светлели — у них была такая странная особенность делаться то совсем темными, то совсем светлыми.

— Какой страшный провокатор! — прошептала она, услышав, что Клейнмихель выдавал себя за агента английской разведки. — А может, он и в самом деле агент?

— Не думаю. Хотя не исключено, что он двусторонний агент.

— Что такое двусторонний агент?

— Разведчик, который работает на два государства.

— Что вы?! Разве есть такие?

— О! — нахмурившись, сказал Стахурский. — Англия и Америка воюют против Германии, а не против фашизма. Против Германии они воюют, но против нас они с фашистами заодно. Их шпионы, конечно, так и действуют, стараясь подорвать наши силы.