«В пистолете Пахола одна пуля», — кажется, еще подумал Стахурский, но, возможно, что он об этом подумал еще раньше — и на этом потерял сознание.

Стахурский проснулся не сразу, а постепенно, словно был в обмороке и теперь приходил в себя.

Тело его еще было во власти сладкого сна, мысли пробивались исподволь, ниточкой, точно пульс у больного: то вдруг становились отчетливее, то совсем пропадали, недодуманные, прерванные непреоборимой волной сна.

Он то раскрывал глаза, то снова их зажмуривал — веки слипались снова, и взгляд его улавливал только открытые двери прямо перед собой, балкон и кроны каштанов.

Вершины деревьев озарял искристый, солнечный блеск. Солнце только всходило, и там, внизу, на улице, день только пробуждался. Иногда доносились людские голоса — они казались особенно гулкими в пустынном тоннеле улицы. Порой долетали отзвуки грохочущих вдали грузовиков — они гудели, как под сурдинку. А временами совсем близко звенел трамвай, и этот обычный звук вызывал неожиданное волнение, словно предчувствие чего-то таинственного и сладостного. И было еще что-то, очень важное, чего он еще не мог вспомнить. Но это надо было вспомнить немедленно, во что бы то ни стало!

Подобное ощущение было у него в тот осенний день, когда он, тяжело раненный, пришел в себя. Все-таки четыре пули пронзили его плечи и руки — одна из них под лопаткой еще до сих пор в ненастную погоду вызывает сверлящую боль. И вот тогда, когда сознание его только начало пробуждаться, он прежде всего услышал голос — удивительно знакомый, недавно слышанный, и надо было немедленно вспомнить, кому он принадлежал. И эта потребность вспомнить заставила его так напрячься, что силы к нему вернулись, и он увидел склонившееся над ним женское лицо в шапке-ушанке. Но, только заметив рядом склонившегося Яна Пахола, он вспомнил все: предельное напряжение сил в борьбе с Клейнмихелем, выстрел в машине, хромого шофера Яна, — и тогда раны, до тех пор не дававшие себя знать, сразу заныли, и он вспомнил, что женщина, склонившаяся над ним, — партизанский связной Мария.

Мария!

Это имя дохнуло на него ласковым теплом, от него замерло и сжалось сердце…

И сейчас Стахурский вспомнил еще раз, чем кончился тот далекий осенний день.

Гитлеровцев тогда оказалось не десять, а семь. За воем урагана и залпами автоматов они так и не услышали выстрелов Пахола и не заметили, как он подполз к ним. И только когда Ян взял автомат убитого крайнего солдата и начал расстреливать остальных в упор, они пришли в замешательство, бросили оружие и подняли руки вверх. Надо было видеть их бессильную злобу, когда они поняли, что их победили только трое — и среди них один тяжело раненный. Они стояли с поднятыми руками перед автоматом Пахола, а Мария, легко раненная, перевязывала Стахурского и поливала его голову водой из ручья…

Стахурский окончательно проснулся и сел в постели.

Да… а теперь он был в комнате Марии, в послевоенной комнате послевоенной Марии. Три месяца после демобилизации жила она здесь, в этой комнате, смотрела в это окно, садилась на этот стул и вешала свои платья на эти гвоздики. Мария, которая сказала ему: «Люблю», и которой он сказал: «Люблю».

Где эта Алма-Ата?

Где-то у подножья Тянь-Шаня, за тысячи километров.

Ему даже нехорошо стало. Он снова лег и уткнулся лицом в подушку.

Стахурский лежал обессиленный, словно только что прошел пешком эти тысячи километров. Мария сказала вчера: «Я пойду одна, ну, пожалуйста, я тебя прошу, сделай так…» И еще она вспомнила: «Ветер с востока!»

После того как подпольщики вынуждены были уйти в лес к партизанам, эти слова стали их паролем. Позднее так стала называться группа разведчиков, в которую входила и Мария. Комиссар отряда бывало так и спрашивал: «Что принес вам сегодня ветер с востока?» И Мария отвечала ему: «В селе Дзяблив разместился эсэсовский гарнизон, полторы тысячи при пятнадцати пулеметах, а в селе Над-Быстрицей изменник староста организует банду».

Группа разведчиков «Ветер с востока» существовала до той поры, когда партизанский отряд влился в Советскую Армию и все они, как советские солдаты, двинулись по землям Европы. Но и там, в победном походе, группа бывших партизан тоже называла себя «Ветер с востока». Теперь победа одержана, но боевая романтика останется при нас: со словами, с которыми пали смертью героев товарищи, уничтожая проклятых врагов, — с этими самыми словами Стахурский будет поднимать теперь из пепла и руин разрушенные захватчиками города и села отчизны.

Как сказала Мария: «Ты ведь инженер?»

Да, он инженер-строитель в мирной жизни и сапер — на войне. И ему, саперу, надо итти впереди главных сил. В партизанском отряде он разрушал мосты, сбрасывал под откос воинские эшелоны врага, взрывал водокачки. В армии он обезвреживал минные поля, строил бетонные площадки для тяжелой артиллерии, готовил аэродромы и наводил мосты через десятки рек за рубежом для наступления наших ударных сил. Теперь он должен построить дома для миллионов людей, оставшихся без крова в военные годы. Вот он сейчас встанет, оденется и начнет свою мирную жизнь.