Шрифт:
Стахурский протянул к ней свой стакан:
— Давай за Пахола!
Мария с благодарностью посмотрела на него:
— Спасибо!
Они чокнулись. Абдильда поднял свой стакан:
— Я скажу. Я отвечу. Я хочу за друга. За самого лучшего друга! У меня есть лучший друг.
Он заговорил тихо, мечтательно и задушевно:
— Это было еще давно, когда я мальчиком пришел к нему. Я слышал, что он дает хорошую работу и притом еще бесплатно учит грамоте… И он, правда, принял меня охотно, хотя надо было копать большой котлован, а потом ставить высокий каменный дом, а я ничего не умел делать, потому что до этого только кочевал с родителями по степи, перегоняя отары овец, и никаких других домов, кроме юрты, не знал. Я ему так прямо и сказал, что никогда не видал лопаты и не знаю, как ее держать в руках. Но он только усмехнулся и сказал мне, что научит меня сразу копать двумя тысячами лопат.
— О-о! — сказала Мария. — Ну и что?
— Ну и все! — ответил Абдильда. — Он и научил меня работать машинистом на экскаваторе. Потом, когда котлован был вырыт, он научил меня класть кирпич. А когда мы построили завод, он выучил меня на токаря по металлу. И тогда я стал стахановцем. Выпьем же за моего лучшего друга!
Все дружно чокнулись. Абдильда чокнулся сначала своим стаканом, потом взял четвертый стакан, стоявший нетронутым, и чокнулся им со всеми.
— Здорово! — сказал Стахурский. — Ты, Абдильда, говоришь просто сердцем. И кто тебя научил?
— Он же и научил говорить мое сердце, — серьезно ответил Абдильда, — наш лучший друг. И пусть сердце говорит всегда!
Он снова наполнил стакан и обратился к Стахурскому:
— Теперь говори ты. Теперь твоя очередь.
— Выпьем за работу! — сказал Стахурский.
— А что ты делаешь после войны? — поинтересовался Абдильда.
— Я инженер, строю здания.
— О! — с завистью посмотрел на него Абдильда. — Какой ты счастливый!
Он вдруг отставил свой стакан и нахмурился. Тост был ему не по сердцу.
— Мне не за что пить, — угрюмо сказал он. — Вы работаете, а я должен сидеть и торговать.
— Но ты ведь на работе, Абдильда, — сказала Мария. — Это такая же работа, как другие.
— Не уговаривай меня! — рассердился Абдильда. — Я это знаю. Но я хотел бы делать большую работу, ту, которой научил меня первый друг. Я еще должен отблагодарить моего первого друга за себя и за весь мой народ. А какая у меня работа — сидеть около бочки и торговать вином?
— Ты торгуешь сам от себя? — спросил Стахурский.
— Нет!.. — обиделся Абдильда и сердито сверкнул глазами. — Разве мы за это воевали на землях Европы, товарищ майор? Я продаю колхозное вино. — Широким жестом он указал на взгорье, покрытое белопенным яблоневым цветом. — Это наши колхозные сады. Кроме яблок, мы разводим еще клубнику и малину. Когда у меня не стало руки и я уже не мог вернуться на завод, я попросился в свой род: мой род за эти годы организовался в колхоз, осел и посадил сады, — русские и этому нас научили. Меня приняли в колхоз и поручили работу по силам.
Он вдруг широко улыбнулся и взял свой стакан.
— Ладно, майор, давай выпьем за труд! Ты сказал хороший тост. Спасибо тебе!
Когда вино было выпито, Абдильда поставил свой стакан вверх донышком и сказал:
— А теперь, братья славяне, идите. Вам надо побыть вдвоем. Мы выпили за ваше обручение.
Мария и Стахурский поднялись. Им было хорошо с Абдильдой, но все же хотелось остаться вдвоем. И они благодарно взглянули на Абдильду.
Абдильда крепко пожал им руки и сказал:
— Через две недели уже будет свежая клубника. Приходите на наши плантации — попробуете клубнику, лучшую во всей Алма-Ате!
— Спасибо! — сказал Стахурский. — Но через несколько дней я уже уеду.
Мария подняла глаза на Стахурского.
— Разве ты так скоро едешь?
— У меня отпуск на десять дней. А потом я должен ехать с моими практикантами в Донбасс.
Мария опустила ресницы.
Абдильда сказал:
— За Донбасс мы воевали. Не печалься, девушка, ты же будешь его женой.
Мария и Стахурский пошли.
Мария тихо спросила:
— Ты в самом деле не можешь задержаться дольше?
— Ну, конечно, Мария, я ведь должен ехать со студентами.
Ей хотелось спросить: «А как же мы?» — но она не спросила. Его тоже мучил этот вопрос, но он не мог его додумать до конца. Они будут мужем и женой — только это было ясно сейчас.
— Какой хороший человек Абдильда, — сказала Мария, — и как он горюет, что стал инвалидом! Но он еще больше огорчен тем, что инвалидность не позволяет ему претворить в жизнь все то, чему он научился в мирном труде и в бою.