Не повезло Юрию Даниловичу и под Выборгом.

Хотя и было у него двадцать две тысячи войска, но ни штурмом, ни осадой взять крепость не удалось. Ратники и дружинники Юрия Даниловича опустошили тогда окрестности Выборга, без счета перебили народа, множество свеев взяли в плен и отправили в Суздальскую землю, но на этом и завершилось дело.

Сам Юрий Данилович, вернувшись в Новгород, собрался ехать в Орду, но не сумел пробраться сквозь тверские волости.

Александр Михайлович Тверской перехватил Юрия на реке Урдоме и отнял казну. Самому Юрию Даниловичу с трудом удалось спастись, убежав с остатками дружины в Псков.

Там он и встретил нынешнюю весну.

Слава Богу, что свеи не забыли выборгского разорения, и новгородцы, решив поставить в истоке Невы на заросшем лещиной Ореховом острове крепость, снова призвали Юрия Даниловича.

Уже окружили земляным валом деревянную крепость, а свеев все не было.

– Должны прийти… – уверил Юрия Даниловича тысяцкий Аврам Олферьевич. – Когда они свою Ландскрону поставили, чтобы выход в море перекрыть, мы и года терпеть не стали. Сразу ихню крепость разрыли, чтобы твердость та была ни во что, за их высокоумие…

Аврам Олферьевич отправлял гонца в Новгород. На столе лежали грамоты, запечатанные печатью тысяцкого. На обороте печати изображен был святой всадник с копьем, подпись к которому сообщала, что это святой Авраам, хотя на иконах так изображали только святого покровителя князя Юрия Даниловича – Георгия Победоносца.

И снова (сам не помнил, как) оказался Юрий Данилович на ладожском берегу и, глядя на вспыхивающие в бегущей воде искры костров, прислушивался, как мешаются с шуршанием темной воды в прибрежной осоке всплывающие в памяти псалмы.

«Объяша мя болезни смертныя, беды адовы обретоша мя, скорбь и болезнь обретох и имя Господне призвах. О Господи, избави душу мою!

Милостив Господь и праведен, и Бог наш милует.

Храняй младенцы Господь, смирихся и спасе мя…» И не заметил Юрий Данилович, как возникли из этого шума ладожской воды на отмели голоса.

Это плотники у костра – у одного племянник недавно из Твери вернулся – разговаривали о покойном князе Михаиле Тверском.

– После приставили к князю семь сторожей, возложили на выю тяжелую колоду – и так и держали до самой казни… – звучал в темноте голос. – А хан в то время двинулся на охоту к берегам Терека. Повлеки таксама и князя тверского. Еще смолоду имел он обычай каждую ночь петь псалмы Давида, и теперь, осужденный на смерть, утешал себя этим пением. Так он молился со слезами всякую ночь, а днем старался ободрить своих спутников. Ему предлагали бежать, но он отвечал, что и прежде никогда не бегал от врагов – не побежит и теперь. Не бросит в беде бояр своих и слуг. Почти месяц страдал князь, а однажды разогнул Псалтирь и попал на слова: «Сердце мое смятеся во мне, и боязнь смерти нападе на мя. Страх и трепет прииде на мя и покры мя тма. И рех: кто даст ми криле яко голубине, и полещу и почию». И вот едва дочитал псалом, как ворвались в шатер, будто дикие звери, палачи, всей толпой набросились на князя, топтали ногами, а один из них, который уже давно бежал от княжеского суда в Орду, выхватив нож, и вырезал сердце князя. Сказывают, что в ту же ночь многие из христиан и иноверных видели, как два облака осенили то место, где находилось честное тело убиенного князя. Облака то сходились, то расходились и сияли точно солнце. И в Маджарах 11 , где поместили тело князя в хлеву, жители видали, что над тем местом поднялся огненный столб до самого неба. Другие же видели радугу, которая склонялась над хлевом. Отсюда тело Михаила повезли в Москву. И в дороге тоже были чудесные видения: множество народа со свечами и кадилами окружало тело князя, светлые всадники носились в воздухе над колесницей. А через год, когда привезли князя в Тверь, открылось и самое главное чудо – тление совершенно не коснулось тела… Теперь тверичи молятся у гробницы своего князя и получают разрешение от недугов…

Рассказчик смолк.

– Что же? – раздался в темноте другой голос. – Столько князь Михайло с Новгородом ратился, а Бог прославил его?

– Выходит, что так! – рассказчик подкинул в костер сучьев, и поднялось облако огненных искр, истаивающих в холодной черноте неба. – Выходит, что теперича предстоит он у престола Божия…

Несколько пепельных хлопьев отнесло в темноту, и они упали на руки князя Юрия.

Еще где-то посреди рассказа шевельнулось в нем желание встать и выйти на свет костра, прерывая разговор, но позабыл тогда князь о своем желании. Нахлынули воспоминания: сколько соболей, бобров и куниц подарил он ханским женам в Орде, сколько серебра раздал эмирам и темникам, приближая погибель Михаила.

И тот холодный день 22 ноября 1318 года, когда вместе с покойным Кавдыгаем смотрели они на берегу Терека на казнь Михаила, тоже припомнился ему.

И князь подавил в себе похожий на стон вздох.

Перекрестился, глядя на звезды, сверкающие в черноте августовского неба.

– Избавит миром душу мою от приближающихся мне, яко во мнозе бяху со мною… – пробормотал он.

И тут же услышал ответ.

– Возверзи на Господа печаль твою, – шевельнулся ветерок в темноте у воды. – И Той тя препитает: не даст в век молвы праведнику…

И так явственно прозвучали эти слова, что встал Юрий Данилович.

Что-то большое и высокое привиделось ему в августовской тьме.

– Это ты, что ли, Михайло Ярославович, тут? – спросил он, шагнув к воде. – Чего тебе?

Но уже качнулось, унеслось большое и высокое в темень озера, названного свеями Альдога.

– Ты же, Боже, изведеши их в студенец истления, мужие кровей и льсти не преполовят дний своих, – зашумела на отмели озерная волна.

– Аз же, Господи, уповаю на Тя! – откликнулся этому шуму князь.

На следующий день пришли свеи…

Они встали на берегу в виду крепости, поднявшейся на Ореховом острове, день простояли так, а потом прислали на остров послов.

«В лето 6831-е (1323-е от Рождества Христова) ходиша новгородци с князем Юрием Даниловичем в Неву и поставиша город на усть Невы на Ореховом острову, – записал тогда в Новгороде летописец. – Тут же приехавше послы великие от свейского короля и докончаша мир вечный с князем и с новым городом по старой пошлине».