Шрифт:
И что же?
Невский проспект «опять оживает и начинает шевелиться». «В это время чувствуется какая-то цель или что-то похожее на цель, что-то чрезвычайно безотчетное; шаги всех ускоряются и становятся вообще неровны…» «…какая-то цель или что-то похожее на цель…»
Что же это за цель или нечто на нее похожее?
Сюжет «Невского проспекта» дает ответ на этот вопрос чрезвычайной важности.
Цель очевидна – человек ищет человека.
Движение людей друг к другу – это и есть, быть может, самая высокая и значительная цель, но здесь она неосознанна, существует стихийно, поэтому она лишь «какая-то» и только похожа на цель.
Однако фантастические декорации, в которых происходят как бы бытовые события, выводят их из бытового ряда.
Встречаются два приятеля.
Встречаются, ищут встречи мужчина и женщина.
Но город, лгущий в каждую минуту, извратил и сделал ложными человеческие отношения, и потому оборачиваются они либо трагедией, гибелью, либо фарсом, поркой.
Казалось бы, чтобы построить прекрасный город, необходимый России для самоутверждения, цель достаточная. Ан нет!
Вечная российская коллизия: человека забыли!
А когда вспомнили, то увидели, что лишь «локон золотой» да «маленькая ножка» примиряют нас с этим городом. А вообще-то город сам по себе, люди сами по себе. Иначе и быть не могло, поскольку в идее города человек предусмотрен не был.
Этот переход от одного петербургского мифа о земном рае к прямо противоположному мифу о городе-деспоте, о городе-демоне – лишнее напоминание о том, что целью человеческой деятельности в конечном счете может и должен быть человек, и только человек. Все остальные цели рано или поздно обнаруживают внутреннюю исчерпанность. Человек же – цель бесконечная и неисчерпаемая, потому что он обновляем со своими чувствами, потребностями, мечтами и т. д.
В великом замысле Петербурга не было блага человека как цели.
Увы, и в замысле Ленинграда благо отдельного человека хотя и будет обозначено, но слишком поздно и с изрядной долей рекламного лицемерия.
Итак, «Невский проспект» открывает широчайшую дорогу для вариаций на тему мифа об утраченной цели.
Упрется же эта дорога непосредственно в дату 25 октября 1917 года, когда «кризис цели» будет преодолен и на целых семьдесят лет восторжествует миф обретенной цели.
Напомню уж попутно, что новый миф будет исполнен по всем правилам мифотворчества о сотворении мира.
Новый мир возникнет так же одномоментно, как свет, твердь, вода…
Рельсы по мосту вызмеив, гонку свою продолжали трамы уже – при социализме. (В. Маяковский)Сознание того, что мы живем в мифическом пространстве в условиях насаждения мифического сознания, уже может быть предпосылкой некоторого отрезвления.
И оба мифа, и «окно в Европу», и «колыбель трех революций», стоят друг друга и дают богатый материал для изучения способов управления массовым сознанием.
Чаадаев в письме Хомякову, как мне кажется, иронически написал, дескать, историю можно подправлять и дописывать, если она предназначена для детей и преследует нравственные цели. Ну что ж, прославление мудрости и дальновидности государей ныне и присно и во веки веков – дело высоконравственное, а народ… то же дитё, так что можно писать: задумал царь город построить, новую столицу, пришел, место выбрал, план начертил и начал строить. И дело это великое было его рачительными наследниками доведено до полного блеска завершения.
И велика ли беда, что плана города не было. Вернее, он был, но все время менялся. Чего стоит только кочевье в поисках центра города. То Березовый остров, то Васильевский, а то и вовсе остров Котлин и, наконец, Московская сторона. И кто скажет, случаен ли план 1712 года, того самого, когда Петербург стал столицей, по которому острову Котлину, разлинованному, как тетрадь по арифметике, надлежало стать и центром, и столицей, отрезаемой от суши и страны не речными рукавами, а морской гладью на долгие весенние и осенние недели.
А начертаны и утверждены государем были не только проспекты и линии, не только планы образцовых домов, но уже и списки в несколько тысяч подданных разного звания, приговоренных к волевому переселению на остров, и по сей день наполовину гнилой.
Стремление Петра Первого к симметричной планировке чаемого города для меня символично. Симметрия – важнейший структурный принцип в природе. Но живое – асимметрично. Кристалл симметричен, а лист, бабочка, человек – нет.
Интересно следить за тем, как город, начав жить своей жизнью, как и полагается всему живому, стремится вырваться из уготованной ему творцом клетки.