Андрей Данилович хмуро посмотрел на него.

— А что? Я хоть и не специалист, не агроном там, не ветеринар, но землю чувствую, понимаю.

— Вот-вот… — кивнул технолог.

— …в деревне родился и вырос, — неожиданно для себя продолжил Андрей Данилович и, помедлив, поежился, как ныряльщик на незнакомом месте: глубоко ли там или под водой камни? — В общем, если надо, то прошу партийное собрание рекомендовать меня на работу председателем колхоза… В отстающее хозяйство.

Позднее, вспоминая мгновенно установившуюся тишину в зале, и себя, стоящего около трибуны, он поражался, как прочно, намертво, на всю жизнь, ухватила память отдельные детали.

Директор завода, пристроившийся в кресле у двери, зло дернул щекой, но не пошевелился, как сидел, тяжело втиснув тело в узкое кресло, так и остался сидеть, только глаза гневно сверкнули из-под наклоненного лба да еще покраснели лицо и шея. А у секретаря парткома глаза стали веселыми, лицо посветлело. Еще бы — так неожиданно облегчил им агитацию. Секретарь поднял руки, нерешительно подержал их в воздухе, косясь на директора, а затем твердо ударил ладонь об ладонь.

От упругих хлопков, от движения в зале на столе мелко застучал о графин стакан.

Все — нырнул… И сразу набежали мысли о семье, о взрослых детях…

С багровыми пятнами на скулах пришел он домой. Жена испугалась:

— Что случилось? На тебе лица нет…

Скрывать не было смысла, и он все рассказал. Ждал упреков, готов был к долгому спору, к ссоре. Даже к слезам жены приготовился, хотя она на его памяти ни разу не плакала. Но она спокойно села за стол, в кресло, достала из ящика сигарету, закурила, глубоко вдыхая дым, и мягко сказала:

— Странно у тебя, отец, все получается… Не поговорил, не посоветовался. Как снег на голову… Несерьезно как-то, по наитию.

Он сдвинул брови.

— Серьезно или нет, а дело сделано — не откажешься.

— Да уж ты не откажешься. По правде сказать, чего-то такого я от тебя давно ожидала: уж больно истово ты в саду возишься. Но чтобы вот так, вдруг, как будто бы меня и нет на свете и не надо со мной советоваться… Нет, не думала, что ты так можешь поступить. Обидно мне, честное слово. Обидно.

— Но я же и сам не знал, что так получится, — он стукнул кулаком по груди. — Накипело здесь, понимаешь? Знаешь же, что на селе сейчас делается — газеты ведь читаешь?

— Знаю. Читаю, — кивнула она и, прищурившись, наклонила к плечу голову, крепко зажала губами сигарету.

— Вот и всколыхнуло меня.

Она выпустила клубок дыма, и он, расходясь, спрятал на миг ее лицо. Деловито, как на приеме больного, спросила из дыма:

— Ну, и полегче стало? Горечи поубавилось? Так? Да?

Андрей Данилович простодушно кивнул, и тогда она улыбнулась, но тут же прикрыла рот рукой с дымящейся меж пальцев сигаретой, а когда убрала руку, то губы опять были стянуты в прямую нитку.

— Понимаю, понимаю, — протянула она и задумалась.

Он беспокойно сидел на тахте, смотрел на жену и прикидывал, что будет дальше. Она молчала, думала, и он сказал:

— Так вот и получилось. И я не жалею. А теперь нам что-то решать надо… Может быть, я куда поближе поеду, поработаю, а там посмотрим. Дальше все яснее станет.

— Подожди, Андрюша. Подожди, — жена потушила в пепельнице сигарету. — Успокоиться надо, подумать, с мыслями собраться, а то у меня от этого разговора голова разболелась.

А на другой день утром к заводоуправлению мягко подкатила зеркально-черная машина секретаря горкома партии. Машина с тремя нолями на номере. Из окна кабинета Андрей Данилович увидел самого секретаря, хорошо знакомого ему, бывшего работника райкома партии, направившего его после войны на завод.

В приезде секретаря не было ничего удивительного, бывал он у них часто, а в тот день у директора собирались на совещание сталевары, поэтому он и приехал. Удивиться пришлось чуть позже, когда открылась дверь его кабинета, а не директорского, и секретарь горкома зашел к нему.

Постаревший, но еще легкий в поступи, он порывисто открыл дверь, а за его спиной замаячило испуганное лицо секретарши. По старой армейской привычке встречать начальство Андрей Данилович вытянулся во весь рост.

— Принимай, Лысков. Не ожидал? — белый воротничок рубашки у секретаря горкома был накрахмален до костяной твердости. — Давно не виделись, вот и решил заглянуть по пути, проведать.

— Прошу. Гостям всегда рады, — повел рукой Андрей Данилович.

Сев на валик дивана, словно подчеркивая, что он ненадолго, зашел мимоходом, секретарь осмотрелся.