— Не пора ли заканчивать? — устало спросил он. — Хватит всего этого. Всей этой грязи, этого копания в собачьем дерьме, которое полицейские называют поиском мотивов или позывов, в зависимости от того, к какой категории принадлежат: типа Винсена или учеников Фрейда! Брось эту машинку, работу, бюро! Все брось!

Вера взглянула в окно. Снежинки кружились в свете уличных фонарей. Этот белоснежный балет успокаивающе подействовал на нее.

— Я чувствую себя здесь уютно, — просто ответила она.

Пальцы Клида отпустили ее ладонь. Такой ответ сбил Клида с толку. Он не знал, что следует понимать под словом «здесь». Хотела она сказать: «рядом с вами» или всего лишь «в этой комнате»? Ему хотелось прочесть ответ в ее глазах, но это невозможно сделать, пока она смотрит на танец снежинок.

— Мне жаль вас, Вера, — сказал он серьезно. — Я на несколько недель решил закрыть бюро. Мне нужен отдых.

Он поднялся.

— Можете говорить, что хотите, — продолжал он, располагаясь между ней и окном, — но я не могу поступить иначе. Мне необходимо забыть всю эту гнусность, освежиться и очиститься.

Вера повернулась, чтобы посмотреть на него. Глаза ее странно блестели.

— Я понимаю, — сказала она, пытаясь улыбнуться. — В таком случае, я уезжаю в горы. Думаю, что на меня благотворно повлияет перемена климата.

Ее робкая улыбка стала серьезнее.

— Уже давно я мечтаю побывать в своем «заснеженном домике», как называла его в детстве.

Это был почти шепот, столько страсти вложила она в это воспоминание. Взгляд Клида помрачнел.

— Мне не довелось узнать, что такое заснеженный дом или дом весь в цветах, — сказал он с тайной раной в душе. — Мне даже кажется, что я не был ребенком. В шестилетнем возрасте меня поместили в мрачный провинциальный пансион, ибо мои родители погибли в железнодорожной катастрофе, а дядя не испытывал желания мной заниматься. Это такая тоска — торчать в пансионе, особенно на каникулах, когда мы оставались вдвоем с неким Рибаром, таким же сиротой, и расхаживали по двору подобно тиграм в клетке, под холодным взглядом директора, никогда не покидавшего стен заведения из боязни, что за время его отсутствия кто-то займет его место.

Вечером, в гардеробной, мы выдумывали истории о сбежавших узниках, бродящих по дорогам и непроходимым чащобам, или о белоснежных парусниках, устремляющихся к неизвестным землям с командой, восстающей против тиранов. Я томился в этой каменной клетке до пятнадцати лет и мало что там познал, кроме слова «несправедливость». С таким вот багажом я тем не менее был переплавлен в парижский лицей, куда пожелал отдать меня мой дядя.

Я пытался показать себя. Это было не просто, но используя всю свою волю и массу бессонных ночей, до девятнадцати лет я оставался в заведении. Затем пошел на заработки. Я был подсобным у каменщика, разносчиком в. Халле, угольщиком, водителем грузовика — всем понемногу.

Но свобода, Вера, свобода! Боже, как она хороша! Поверьте, так оно и есть.

Через два года новое злоключение: военная служба. Война застигла меня в казарме, сентябрьским вечером. На следующее утро я увидел первого погибшего. Бедняга, не умевший ни писать, ни читать… Настигнутый осколком снаряда, он упал в двух шагах от священной таблички: «Здесь начинается свободная страна». Его взгляд, казалось, пытался расшифровать эту гордую надпись…

Клид, вздохнув, помолчал.

— Это меня озлобило, — продолжил он, говоря как бы сам с собой.

Взгляд Веры затуманился. Клид был потрясен. Он приблизился и обнял ее за плечи. Ему вдруг стало безумно весело. Он рассмеялся, спрятав губы в золотых волосах.

— Идите, Вера, все решено. Мы оставим ключ под дверью. К черту клиентов! Для начала отключите этого болтуна, — велел он, указав на телефон.

Вера покорно улыбнулась. Она чувствовала, что ее ожидает нечто пугающее и неотвратимо притягивающее. Ей хотелось больше ни о чем не думать. Для этого был Клид. Только он мог успокоить ее сердце.

— Надевайте манто, Вера, — попросил он. — Я увожу вас.

Вера поднялась. Ее грусть рассеялась.

— Куда? — спросила она.

— Посмотрим, — чуть охрипшим голосом ответил он. — Я еще не решил. Все зависит от вас.

Клид ласково развернул ее и привлек к себе. Она не сопротивлялась, лишь ресницы счастливо моргали.

— Что вы думаете, Вера, о маленьком ресторанчике… для влюбленных, вне Парижа?

Склонившись к ней, он нежно повторил вопрос. Она ласково улыбнулась, их лица соприкоснулись.

— Дорогая, — прошептал Клид, — вы думаете, я смогу быть сносным мужем?

Вера почувствовала, что краснеет. Сердце бешено застучало в груди.

— Я уверена, Роберт, — ей казалось, что она кричит, а это был всего лишь шепот.

В дверь постучали. Клид торопливо отстранился от Веры.

Вошел Клер с бумагой в руке. Он тут же понял по разгневанному взгляду патрона, что пришел не вовремя, но не подал виду, хотя состроил огорченную мину.

— Сожалею, патрон. Получил это только что по телефону. Крайне важно.