Так вот. Среди пронумерованных карт не только хорошие имелись. Были там и страшные карты: Смерть, Дьявол, повешенный за ногу юноша, встающие из могил мертвецы, разная прочая чертовщина. И вот что самое странное: когда долго пристально смотришь на одну карту, попадаешь как бы в другой мир, словно проваливаешься в него. Картинки будто оживают, и ты видишь происходящее, ну как в кино. И не только саму картинку, а как бы события – предшествовавшие и будущие. Например, понимаешь, повешенный за ногу юноша – предатель. Но предал он не ради чего-то низкого, денег или похоти, а из желания познать истину… – Соболев крепко потер ладонью лицо, словно отгоняя одурь. – Как начинаю вспоминать, опять перед глазами эти картинки. Так врезались в память, что, приехав домой, пытался их на бумаге изобразить. Вот только таланта не хватило. Не способен к рисованию. Н-да… Возможно, такое их действие на меня объяснялось высокой температурой и воздействием наркотиков. Не знаю. Но только я жил как бы в двух разных измерениях: в реальности – на больничной койке и в удивительно правдоподобных грезах, некоем средневековом мире, полном чудес и превращений. Нужно сказать, до этого я был равнодушен к истории и мечтал стать математиком.

Госпиталь наш находился в Праге, в какой-то крупной больнице, наскоро приспособленной под военные нужды. Врачи были советские, а младший персонал – сестры, санитарки – частично местные. Правда, я, постоянно находясь в полубреду или, точнее сказать, в иных измерениях, ничего этого не замечал. Условия в больнице, конечно, европейские: хорошие кровати, на тумбочках ночники. Мой обычно горел всю ночь…

А состояние тем временем все ухудшалось. Сам-то я об этом узнал только потом. Похоже, начинался сепсис. И вот однажды ночью лежу я без сна. На этот раз в полном сознании. Лежу в полной прострации и ни о чем не думаю. Подходит ко мне нянечка. Немолодая женщина, скорее даже старушка. Я еще подумал: откуда в военном госпитале старушки? Свет, говорит, нужно погасить, больной. Я прошу не гасить, а дать мне коробочку, которая лежит на тумбочке. Она берет ее в руки, долго смотрит на крышку, затем открывает. Достает карты, перебирает их, потом читает надпись на обратной стороне крышки.

Откуда они у вас, спрашивает. Так, говорю, случайно достались. А что это? – спрашиваю в свою очередь. Это карты Таро. Для гадания используются. Но, как бы это сказать, не совсем обычные. Я, отвечаю, заметил. И очень, продолжает старушка, нехорошие. Тем более для человека в вашем положении. Они как бы отсасывают у вас жизненную энергию, лишают последних сил. Владеть ими может или очень здоровый человек, или… личность, обладающая специальными знаниями.

Бабкины речи не производят на меня никакого впечатления. Я жду только одного, когда разговорчивая нянечка исчезнет, а карты будут вновь у меня в руках.

– А хотите, я вам погадаю? – спрашивает старушка. И, не дожидаясь моего согласия, притаскивает небольшую низкую кушетку, нечто вроде табурета, только мягкую.

– Банкетку? – подсказал напряженно слушающий повествование Артем.

– Возможно. Вот на этой, как вы ее называете, банкетке она и производила гадание. Но до этого она попросила достать из колоды десять карт, потом дала подержать одну, как сейчас помню, короля мечей. Старушка разложила карты. Довольно долго их изучала, шептала что-то себе под нос, морщила губы, и весь вид ее свидетельствовал о напряженном мыслительном процессе. Мне даже смешно стало. Но и при этой процедуре опять же происходило нечто странное. Разложенные карты, казалось, слегка мерцали.

– Вот, смотрите, – сказала нянечка и выключила ночник.

Карты были настолько хорошо видны в полумраке палаты, что можно было различить даже мелкие подробности рисунка. Я приподнялся на локте и смотрел то на расклад, то на лицо старухи.

– Так вот, слушайте, – наконец произнесла она. – Сейчас вы находитесь в критическом состоянии.

– Это и так ясно, – возразил я.

– Не перебивайте. Другими словами, на пороге смерти. Но вы не умрете. Нужно только сделать одну вещь… Вы по натуре человек упрямый и несколько ограниченный. С одной стороны, это благоприятно скажется на ваших последующих занятиях, с другой – сузит круг ваших интересов. Сейчас думаете только о том, как нелепо, в первый день мира, стали инвалидом. Жизнь вам не мила, а напрасно. Очень скоро вы обретете уверенность в будущем и счастье. Судьба ваша будет складываться весьма благоприятно. Высоких чинов вы не достигнете, но вам это и не нужно. Всю дальнейшую жизнь вы проработаете учителем в своем родном городе. Будущая жена будет вам под стать и по образу мыслей, и по профессии.

Откровенно говоря, в тот момент я слушал старушку вполуха. Видимо, она это поняла.

– Что, не особенно верится? – спрашивает. Я молчу. – А хотите, я скажу, когда умер ваш отец? Так вот. Четыре года назад, незадолго до нападения Гитлера на Россию. – Я вздрогнул: она говорила правду. – Он тоже был учителем, – продолжала нянечка, – вы – единственный ребенок в семье… Теперь верите?

– А вы давно в госпитале работаете? – вместо ответа спросил я.

– Я не в госпитале, а в больнице Святого Лазаря. И не советская я, а чехословацкая подданная. Сама из белых эмигрантов, двадцать пять лет живу в Праге. Но не во мне дело. Если хотите выжить, во что бы то ни стало избавьтесь от этих карт. Лучше всего подарите кому-нибудь. Иначе не протянете и двух дней. Я понимаю: очень жалко. Но все же послушайтесь моего совета.

И старушка ушла. Я вновь беру в руки карты, ту часть колоды, которая использовалась при гадании, начинаю их перебирать… Вот тут-то и самое главное… Впадаю в забытье, и перед моими глазами проходит будущее. То есть я, конечно, в ту минуту не допускал, что вижу в ускоренном режиме свою собственную жизнь, и только потом, когда все начало сбываться, я понял: старушка говорила правду. После ранения я вернулся в Плутаев, а вскоре поступил в Костромской педагогический институт. Там же встретил Олю… Живем душа в душу двадцать лет. Словом, вышло в точности, как нагадала бабка. И главное, те картины, которые я созерцал сразу после гадания, воспроизводятся до мельчайших подробностей. Хотите – верьте, хотите – нет, но и вас я помню.

– Что, что? – Артему показалось, что он неправильно понял своего собеседника.

– Именно помню. Как только увидел, сразу появилось ощущение узнаваемости.

Артем в сомнении смотрел на Соболева: уж не разыгрывает ли? Молчал и учитель.

– Ну, хорошо, а что стало с картами? – наконец спросил Артем.

– Я их подарил. Последовал совету старушки. Кстати, ее с той ночи я больше не видел. Пытался потом разыскать. Но мне сказали, что подобной сотрудницы в госпитале нет и быть не может. Эмигрантов мы к нашим военнослужащим не подпускаем, сказал мне смершевец.