Панкальдо с трудом разлепил веки.

– Устал, сейчас… – выдохнул матрос.

Морион скатился с головы итальянца, шапка упала в снег.

– Ты умрешь! – рассвирепел Гальего, схватил матроса за голову растер уши. Панкальдо взвыл от боли. – Мычи, скотина, я не дам тебе подохнуть! – не отпускал его португалец.

Леон открыл глаза, попытался освободиться.

– Не мучь! – попросил он. – Я посплю.

– Вставай! – требовал Гальего. Уши Панкальдо налились кровью, покраснели, распухли. – Больно?

– Да, – итальянец замотал головой и решительно вырвался.

– Вот и хорошо, – обрадовался Васко. – У тебя много сил, ты – крепкий человек. Не губи себя, поднимись!

– Сейчас… – повторил Леон.

Матрос помог ему подняться со снега. Свесив голову на грудь, Леон сидел посреди сугроба, готовый рухнуть на землю.

– Молодец! – похвалил Васко. – Теперь умойся… – натер итальянцу голову снегом. Холодные капли потекли за шиворот. Панкальдо пришел в себя.

– Ты что? – он повернул голову— Зачем уши надрал? Болят… – пощупал набухшее кровью горячее ухо. – А если я тебе?

– Давай, – согласился португалец, – я не прочь. Только сначала встань на ноги! Сам сможешь?

– Попробую, – надулся Леон. – Дрянь ты, а не человек!

Однако пытаться не стал, сидел, мотал головой, ошалело глазел по сторонам. Прошла минута, вторая.

– Ну… – подбадривал Васко.

– Куда нас занесло?! – недовольно пробормотал итальянец, глядя в черноту ночи. – Там кусты или хижина?

– Тень от холма.

– Тень? – удивился Панкальдо.

– Посмотри, какой большой месяц, хоть веревку завязывай!

– Звезды… – поднял голову Леон. – Дева Мария на них…

– Отдохнем немного и пойдем дальше, – предложил Васко. – Не заснешь?

– Нет, – пообещал итальянец.

Они уселись спиной к спине и молча глядели в небо.

– Великаны не дикари, – прерывая зловещую тишину, с далеким волчьим воем, сказал итальянец. – Лихо одурачили нас. Заманили в лабиринт и бросили.

– Могло быть хуже, – мрачно добавил Васко. – Когда следы стали пропадать, из трех превращаться в один, двоиться, разбредаться в стороны, петлять, я подумал: тут кроется что-то неладное.

– Мне казалось, будто кто-то наблюдал за нами – признался Леон. – Почему они не напали?

– Не знаю.

– Надо было засветло повернуть назад, а мы заплутали в холмах. Ты уверен, что это наши следы?

– Они меньше ног туземцев.

– Мне чудится, будто мы здесь не одни. – Леон боязливо огляделся по сторонам. – Почему волки не подходят близко, кого боятся?

– Снег пахнет людьми, – пояснил Васко, – но где они?

– Ждут, когда обессилим.

– А ты думал, они выйдут встречать нас, женщин приведут? – горько усмехнулся португалец. – Ты зачем ищешь их?

– Сам знаешь…

– Тогда помалкивай.

– Страшно сидеть без оружия, ждать, когда великаны накинутся с дубинами.

– Значит, отдышался, отдохнул.

– Зябко.

– Сейчас пойдем, только еще чуть-чуть…

Теперь Гальего не хотел подниматься, тянул время.

– Нужно по звездам выбираться из лабиринта на восток, – решил Леон, – прямо к океану.

– Отсюда полдня пути до залива, а берегом неизвестно, сколько придется брести до кораблей, – не согласился товарищ. – Если к утру не вылезем из холмов – пойдем на солнце.

Они поднялись и побрели вдоль лощины по темневшей в снегу цепочке следов, держась дальше от холмов, опасаясь встречи с людьми, которых искали две недели. Хрустел примороженный снег, лязгали мешавшие движению доспехи, холодили плечи и грудь. Посреди бело-серой пустыни сумрачный блеск брони отпугивал великанов, превращал моряков в необыкновенных существ, сохранял жизнь. Хрустальный месяц повис над головой. От него или от звездочек – серебряных колокольчиков, а может быть, от изнеможения звенело в ушах. К звону примешивались шипение и свист, будто лопнул кожаный пузырь, и ветер шумит в снастях. Сквозь монотонный гул доносились редкие крики птиц, напуганных одинокими фигурами, вой хищников. На это не обращали внимания, словно прорывавшиеся сквозь шум в голове внешние звуки были из другого мира. Осталось одно – двигаться, медленно переставлять ноющие одеревеневшие ноги, теряющие чувствительность к морозу. В глазах рябило от бесконечного однообразия полей. Вершины холмов то приближались, то растворялись вдалеке. Темень преграждала путь, отступала назад, обнажала петляющую полоску их собственных следов. Моряки давно потеряли туземцев, блуждали в лабиринте.

Выбившись из сил, садились в сугроб, терли виски, хрипло дышали, молчали, не замечали алмазной красоты неба, пухового простора долин. С неимоверным напряжением заставляли себя подняться, понимали, что главные враги – холод и сон – подкрадываются все ближе. Поддерживая друг друга за плечи, упорно шли вперед, таранили пространство, следили за тем, чтобы не сбиться со следа, не потерять ниточку надежды.

Посреди ночи моряки спустились в низину, где наткнулись на вторую, затем на третью человеческие тропы. Они не сразу поняли, что нашли выход. Помутившееся сознание среди звериных следов выхватило отпечатки испанских сапог. Друзья чуть не лишились рассудка и закричали. Кого они звали на помощь? Осипнув, моряки убедились: здесь нет белых людей. Все же стало легче идти, надежда обрела зримые очертания. Равнина, на которой отдыхал отряд, лежала где-то неподалеку.