За все время обучения в прометеуме Давид ни разу не побывал ни на одном из джанков, которых насчитывалось более семнадцати, но кое-какие советы опытных товарищей помнил.

– Подъем! – проревел Зесс. – Умываемся, одеваемся, и вперед!

Трапперы с ведунцами рассыпались цепью и начали движение. Давид шагал осторожно, высматривая любой, малейший признак аномалии.

– Смотреть в оба! – проорал Зесс.

Первому не повезло худому ведунцу по имени Мусс. Решив не обходить плоскую глыбу камня, он вскочил на нее, а потом спрыгнул. И пропал. Вякнул коротко – и тишина.

– Стой! – заорал Виштальский, но было уже поздно.

Лихорадочно нашарив подгнивший сук, Давид наскоро обмотал его тряпкой и швырнул за плоскую глыбу. Сук упал в песок – и словно инеем оброс – весь покрылся щетинистым пухом. Пух-иней тут же стаял, усеивая сук капельками. Ан нет! Сука уже не было – растворился. Одна тряпочка осталась.

– Плащ Мусса! – охнул Зогг, указывая на кучку тряпья. – И… и всё!

Дальше трапперы пошли водя перед собой палками – опыт появился. Пару раз концы палок опушило, их владельцы в ужасе откинули свои «зонды» и шарахнулись назад. Однако безопасных мест не находилось, а вот сюрпризов хватило всем.

Ведунцы Носс и Карг угодили в неприметную низинку, и случилось несчастье – накатило басистое гудение, весь воздух зазудел, силуэты Носа и Карга затуманились от вибрации, поплыли, стали оседать кучами органического шлака, похожего на желе.

– Может, хватит? – спросил со злостью Давид. – Мы и десяти шагов не прошли, а уже троих потеряли! Зесс, Лосс, позвольте, я один схожу в разведку. Иначе мы тут положим половину, а то и все ляжем.

Зесс постоял, поглядывая то на остатки ведунцов, то на холмы, которые почти не приблизились, и махнул рукой.

– Ступай, – сказал он мрачно и пошутил через силу: – Но если помрешь, назад не возвращайся!

Виштальский молча кивнул и двинулся в путь. Рядом полупрозрачной тенью скользил руум.

– Шарик, – велел Давид, – ступай вперед.

– Куок!

– Трапперы! Ведунцы! По одному за мной, по следам! И помните: шаг влево, шаг вправо – смерть!

Руум двинулся перед Виштальским. Он аккуратно обошел «газон» из зелененькой, словно подстриженной травки, над которой дрожал воздух, но веяло не жаром, а холодом, и неожиданно шагнул на поверхность обширной лужи. Вода даже не шелохнулась – на ней проявились неглубокие вмятины, следы руума. Подняв камешек, Давид докинул его до берега лужи – земля поглотила камень, булькнула, подняв фонтанчик пыли, и пошла волнами, словно была не твердым телом, а жидкостью.

– Аки по суху… – пробормотал младший командор, ступая на лужу.

Вода под ним не колыхалась и не прогибалась, а овальные следы сапог медленно затягивались.

– Куок! – подбодрил Давида руум.

– И крепка была вера его…

Зыбкая тень, упавшая слева, заставил Давида резко повернуться. К нему приближался странный зверь – длиной метра четыре, смахивающий на велоцераптора. Динозавровская головища была утыкана шипами, хвост – тоже в крючьях, как булава. Зверь шагал тяжело, выворачивая лапы, и острые, серповидные когти взрывали сухую глину, как блок культиваторов. Отворилась зубастая пасть с вытянутой вперед нижней челюстью, и колыхнулся горловой мешок – зверь будто сглотнул.

– Проголодался, бедолага… – громко сказал Виштальский. Зверь задрожал, пошел волнами, как отражение в воде, расслоился – и пропал. Это был мнимон.

Сперва ксенологи клялись и божились, что мнимоны – это наведенная память, шуточки подсознания, однако стереофотографии странных «психообразований» выходили четкими. Вот и этот… глюкозавр – дунешь на него, и рассеялся мнимон. Как сон, как утренний туман. Вот только следы когтей остались.

Что хочешь, то и думай.

Проведя Давида неглубоким оврагом, руум выбрался в промоину, заставленную глыбами черного камня.

– Куок! – предупредил руум.

Из скального обломка вдруг вытянулся ослепительно сияющий стержень, весь ломаный, будто погнутый в коленцах. Он плавно ветвился, пронизывая воздух и рождая дрожащий гул. Огненный зигзаг уткнулся в соседнюю глыбу, вырывая ямку в расплавленной породе. Потянуло озоном. «Экие тут молнии неторопливые», – подумал Давид, но трогать разряд пальцем все же поостерегся.

– Куок!

Новый пламенный росток пробился на макушке глыбы, и руум быстренько перебежал опасный промежуток. Виштальский, зачем-то пригибаясь, бросился следом. Остальные камни не метали перуны, хотя и рождали интересную оптическую иллюзию – Шарик топал к холмам, а Давиду казалось, что руум резко забирает вправо. Но кончились скалы, и чудиться перестало. Зато руум присел вдруг на землю и заверещал:

– Куок! Куок! Куок!

Не раздумывая, Давид упал на грунт пластом. Тут же сверху на него навалилось что-то мягкое, но тяжелое, причем вес прибавлялся и прибавлялся. Сам воздух загустел и сдавил тело так, что ни вздохнуть, ни охнуть.

Виштальский боялся открывать рот, хотя легкие разрывались, требуя кислорода.

– Куок. – донеслось до него глухо, как через вату.

Давид напрягся, продавил рукой неподатливый воздух, уперся и отжался. Впечатление было такое, будто он лежал под кроватью и теперь поднимал спиною тяжелое ложе вместе со спящими. Дышать! Дышать! Виштальский разлепил глаза, открыл рот. Студенистый воздух потек в гортань, забивая ее, как вязкая смола. Давид подавился и закашлялся – и в этот момент тяжесть и вязкость пропали. Напряженные мышцы толкнули галактиста вперед, и он растянулся, уткнувшись щекой в камешки на песке. Великий космос, какое же это удовольствие – дышать!