– Удивляюсь тебе, Доротея. Рассчитываешь, взвешиваешь, соображаешь. Можно подумать, что ты действуешь по какому-то плану.

– Вот плана-то как раз и нет. Я бью пока что наудачу. Определенная цель у меня действительно есть: я вижу, что четыре человека связаны какой-то тайной. Папа перед смертью повторял слово «Роборэй». Вот я и хочу узнать, не участвовал ли он в этой тайне, или не имел ли право участвовать в ней. Ясно, что они ищут сокровище и пока держатся друг за друга. Прямым путем мне не добиться ничего. Но я все-таки добьюсь. Слышишь, Кантэн, добьюсь во что бы то ни стало.

Доротея топнула ногой. В этом резком жесте и в тоне ее голоса было столько энергии и неожиданной решимости, что Кантэн вытаращил глаза. А маленькое шаловливое создание упрямо и настойчиво повторяло:

– Непременно добьюсь. Честное слово. Я рассказала им только часть того, что мне удалось пронюхать. Есть такая вещь, которая заставит их пойти на уступки.

– Какая?

– Потом расскажу.

Доротея внезапно умолкла и стала смотреть в окно, за которым резвились мальчики. Вдруг в коридоре раздались торопливые шаги. Из подъезда выскочил лакей, распахнул ворота – и в ворота въехали четыре ярмарочных фургона, в том числе и «Цирк Доротеи».

Около фургонов толпилась кучка народа.

– Жандармы… Там жандармы, – простонал Кантэн. – Они обыскивают «Тир».

– Эстрейхер с ними, – заметила девушка.

– Доротея, что ты натворила!

– Все равно, – спокойно ответила она. – Эти люди знают тайну, которую я должна узнать. История с серьгами поможет мне в этом.

– Однако…

– Перестань хныкать, Кантэн. Сегодня решается моя судьба. Приободрись. Довольно страхов. Давай потанцуем фокстрот.

Она обхватила его за талию и насильно закружила по комнате. Увидев танцующую пару, Кастор, Поллукс и Монфокон влезли в окно и тоже запрыгали. Так, танцуя и напевая модные песенки, выбрались они из гостиной в главный вестибюль. Вдруг Кантэну сделалось дурно. Он покачнулся и упал. Пришлось прекратить пляску. Доротея не на шутку рассердилась:

– Ну, это еще что за представление? – спросила она резко, стараясь поднять Кантэна.

– Я… я боюсь.

– Чего боишься, дурень? Первый раз вижу такого труса. Чего ты боишься?

– С…серьги.

– Дурак. Ты сам забросил их в кусты.

– Я не…

– Что-о?!

– Я… не бросил.

– Где же они?

– Не знаю. Я их искал, как ты сказала, в корзине. Но там их не оказалось. Я перерыл весь фургон. Картонная коробочка исчезла.

Лицо Доротеи стало серьезным. Действительно, опасность была на носу.

– Почему же ты мне ничего не сказал? Я бы вела себя иначе.

– Я боялся. Не хотел тебя огорчать.

– Ах, Кантэн, Кантэн! Какую глупость ты устроил!

Доротея умолкла и больше не упрекала товарища.

Только, подумав, спросила:

– Как ты думаешь, куда они делись?

– Верно, я ошибся впопыхах и положил их не в корзину, а в другое место. А куда – не помню. Я перерыл все корзины и ничего не нашел. Жандармы, конечно, отыщут.

– Дело принимает плохой оборот. Серьги в фургоне – прямая улика. А там – тюрьма, арест.

– Не выгораживай меня, Доротея, – умолял несчастный Кантэн. – Брось меня. Я идиот. Преступник. Скажи им, что я один во всем виноват.

Вдруг на пороге вестибюля вырос жандармский бригадир с одним из замковых лакеев.

– Молчи, – шепнула Доротея. – Не смей говорить ни слова.

Жандарм направился к Доротее.

– Мадемуазель Доротея?

– Да, это я. Что вам угодно?

– Пожалуйте за мной. Мы вынуждены вас…

– Нет, нет, – перебила жандарма графиня, спускавшаяся по лестнице с мужем и Раулем Дювернуа. – Я протестую. Не причиняйте этой барышне никаких неприятностей. Тут недоразумение.

Рауль Дювернуа поддержал мадам де Шаньи. Но граф остановил жену:

– Друг мой, это пустая формальность. Бригадир обязан ее исполнить. Кража совершена, власти должны произвести дознание и допросить присутствующих.

– Но не эту девушку, которая раскрыла кражу и предупредила нас о том, что против нас затевается.

– Почему же не допросить ее, как всех. Может быть, Эстрейхер прав, предполагая, что серьги пропали не из шкафа. Ты могла надеть их сегодня по рассеянности, и они могли выпасть из ушей. Кто-нибудь их поднял и…

Жандарму надоело слушать спор супругов Шаньи, но он не знал, что предпринять, и Доротея сама вывела его из затруднения.

– Вы правы, граф, – сказала она. – Моя роль должна казаться подозрительной. Вы не знаете, откуда я знаю буквы секретного замка. Не делайте для меня исключения и не освобождайте от обыска и допроса. – Потом, обернувшись к графине, добавила: – Пощадите ваши нервы, графиня, и не присутствуйте при обыске: это зрелище не из приятных. И не волнуйтесь за меня. Наше ремесло такое, что приходится быть ко всему готовой, а вам это будет тяжело. Зато я вас очень прошу, вы сами поймете почему, присутствовать на моем допросе.