Я извивалась, как могла, но Дарн, взвалив меня на плечо, директор припустил к церкви. Позади завыло, заныло. Раздался многоголосый вопль. Очередной камень пролетел через прутья забора, и смачно ударил меня по голове.

***

Холодная пластина на переносице закрывала глаза и часть носа. Я видела только кусок самодельного пояса, и собственные побелевшие пальцы, вцепившиеся в ткань.

— Ну, вот и всё, — сказал сухой голос.

Его обладатель наложил давящую повязку на вправленный вывих, и ушёл оказывать помощь дальше. Я выдохнула сквозь зубы. Постаралась сосредоточиться на ноющем суставе. Боги. Лучше бы мне отпилили ногу ржавой пилой. Можно обе. Только бы Халнер не…

Я задохнулась, как от неожиданного удара под дых. В очередной раз вспомнила «глюки» при приёме в Инквизицию. Там происходило нечто похожее. Но имитация реальности — всё равно имитация. А сейчас…

Сейчас я даже плакать не могу.

Хотя, надо ли? «В храм! И не оглядываться!». Уверено, чётко. Он знал, о чём говорил. Точно. Но после нас с Дарном в храм забежали ещё несколько человек — говорят, вскарабкались по трупам повешенных. Вскарабкались, и перерезали верёвки, чтобы повстанцы не прошли тем же путём. Хала среди спасшихся не наблюдалось. Значит…

Нет, нет. Не верю. Не буду. Не могу…

В поле зрения появилась деревянная миска с похлёбкой: корнеплоды и пара крохотных кусочков рыбы. Я разжала руку, которой всё ещё сжимала пояс. Потом опустила вторую, с примочкой. Взяла миску, поставила на колени.

— Хоть бы спасибо сказала, — прокомментировал Дарн.

Я кивнула, а потом отвернулась и посмотрела в основной зал храма. Как и «наш» предел, его освещал выдолбленный в стене желоб с огнём. Пламя закрывала прозрачная пластина, делая свет не слишком ярким, но ровным.

Кругом лежали, сидели, стояли, раненые — состоятельные горожане, рванувшие под защиту толстых церковных стен. Рядом с пострадавшими «угнетателями» суетились несколько монахов и монахинь. Хм… Откуда они здесь? Тут одна из городских церквей, а не монастырь. И не больница, кстати, тоже, а медикаменты на все случаи жизни…

По алтарным ступеням начал подниматься толстенький мужичок. В руках он тащил полированные палки, а под мышкой — большой фолиант. Остановившись на четвёртой ступени, которая походила на площадку, мужичок поставил палки. Это оказалась подставка. Укрепив на её углах небольшие лампадки в форме солнц, он положил фолиант на матерчатую «столешницу», и начал читать.

«Да ниспошлет Великий Апри благодать», расслышала я, «Да хранят лучи Его ищущих помощи Его…».

Как только началось чтение, из одного предела вышел служка, держа в руках свиток. Следом шли двое вооруженных братьев в чёрно-белых рясах. Храмовая стража? Очень интересно…

— Слышь, ты чего не ешь? — Дарн толкнул под рёбра.

— Не хочу, — со вздохом ответила я.

Не глядя, протянула миску ему:

— На тебе добавку.

Он усмехнулся, и твердо отвёл мою руку обратно.

— Если ты решила заделаться молодой богатой вдовушкой, то я тебя разочарую.

— Ну да, ты ж по закону, небось, теперь новый старый граф, — фыркнула я.

— Тьфу, дура!

Дарн шумно выхлебал свою порцию, и вытер рот тыльной стороной ладони. Я всё сидела, глядя в миску. И без того малоаппетитная, рыбная похлёбка уже подернулась пленкой.

— Ты же ходила в наш Большой замок? Так вот, в детстве Хал очень любил бросаться в ров, когда гора дышит, и парить на потоке воздуха. Ничего так, да? Один раз всё-таки упал… живой, как видишь. Под лавину попал однажды. Потом, когда на Север служить поехал, нам похоронное письмо прислали, и даже нательный диск Апри — именной, не спутаешь… А Хал оп! И приехал, как ни в чем не бывало. Ржал, помню, долго… Так что, Кет… ну-ка, глянь на меня!

Я повернула голову. Из-под двух гематом — следы приятного знакомства с толпой — на меня смотрели щёлки ярко-зелёных глаз. Таких же зелёных, как у Халнера.

Дарн усмехнулся, и впихнул мне в руки кусок хлеба.

— Он в восьми шкурах родился. И сносил ещё не все. Так что жри давай, и не выпендривайся!

Что ж. Хорошая попытка. Я сдавленно улыбнулась и покорно укусила хлеб — противный, из рыбьей муки. Интересно, привыкну когда-нибудь?…

Впихнув в себя еду, отдала плошку монашке, собиравшей посуду, и оперлась на стену. Надо бы поспать. Только как? Хотела я того или нет, из глубин памяти всплывали картины войн и бунтов, которые пришлось повидать. Сначала наблюдателем, потом «карателем», потом жертвой, потом организатором, и теперь вот… кем?

Боги, боги, почему я здесь? Зачем? Чего вы хотите от меня? Я не просилась сюда. Только и делаю, что думаю о побеге. Но какова будет цена? Вот, магистр Паприк озвучивал — медальон и кинжал Нарна. Или брусок меррила и медальон. Или Нарна и меррил. Но я же отказалась? Отказалась. Ради чего? Или… кого?

Да. Именно. Кого. Себе-то врать не надо. Глупо! Как же глупо всё…

В носу засвербело. Я потёрла друг о друга запястья, теми местами, где глубоко под кожей скрывались клейма Инквизиции. Обязательства и клятвы государству, в котором не родилась, божеству, в которое не верю…