Боги! Будь моя воля, и дня б не просыхала. Но столько пить не в человеческих силах — раз, и алкоголь оказался плохо совместим с веществами, которыми «травили» Орры — два. К тому же Эвелин продолжала игру «подсунь вместо настойки фруктовый отвар». Пришлось чаще заглядывать к Халнеру, который неизменно будил на самом «интересном» месте, успокаивал, и «усыплял» самым долгим и приятным способом из всех возможных. Как-то раз я спросила — бывают ли пауки-перерожденцы — ну, может, когда-то делали? На это Хал тяжело вздохнул, и долго жужжал про разницу между безвредными тикайрами и галлюциногенными виккерами, а в завершение посоветовал держаться подальше от любых руин.

Тем временем караван ускорился: Дарн решил во что бы то ни стало успеть на ярмарку Касания. Дав по паре представлений в самых крупных посёлках, пустил жуков во все тяжкие. Театр успел на заключительные дни празднеств, и в первую очередь потому, что ярмарка в Жемчужном длилась дольше установленного Солнечным законом срока.

Установленное в этом городе вообще соблюдали мало. Горячие источники, сады, пониженные налоги, куча молодёжи в трёх университетах — какие законы, какие правила? Жизнь бурлила, моментально превращая людей в ящериц в период гон, такие же самодовольные и глупые. Например, не смотря на обилие недорогих гостиниц, власти города приказали театру разбить лагерь из шатров, чтобы «соответствовать духу». Какому такому духу и почему именно так, лично я не понимала, но возражать, понятно дело, было бессмысленно.

И всё же самым необычным и страшным оказалась пища. Жемчужный считался столицей Лучшей Еды в Империи. Даже самое крохотное и замшелое едально-питейное заведение здесь именовало себя рестораном, и изощрялось, как могло. Особенно повара любили порошок из морского гада кютюка, фиолетового цвета и с запахом освежёванного трёхдневного трупа. Если пороком заправляли салат, куски овощей плавали в кислом ярко-рыжем соке, если рыбу, то в ней появлялась приторная горчинка, ну а мясо… мясо становилось похожим на — ха-ха! — протухшую рыбу. Неудивительно, что уже на вторые сутки я начала мечтать о скорейшем отъезде из рассадника кулинарной изысканности.

Увы, до отъезда явно было далеко. Дела шли неплохо. Дарн приказал выдавать артистам заработанные деньги раз в десять дней, а не в сорок, как обычно — то ли духом свободы проникся, то ли настоечка на щупальцах оказалась слишком крепкой. В итоге дисциплина резко упала. Артисты начали пропадать в кабаках и борделях, забывать слова, внезапно подменять друг друга.

И, конечно, спрос на мои «услуги» резко возрос.

Ещё в Порте-Западном мне объяснили, что Орры надо теребить постоянно, потому что они умеют самовосстанавливаться, и только Духи знают, с какими последствиями. Найти сведущих «коллег» по Сопротивлению стало жизненно важно. Однако, «коллеги», с которыми связался Трен, оказались скорее теоретиками, чем практиками.

В первый раз они вообще забыли, что надо кому-то что-то снимать. Во второй раз, у врача было слишком плохое настроение. На третий оказалось, что лекарь удавился, «пресытившись несправедливостью бытия». Несправедливостью! Жаль, Отто вовремя наступил мне на ногу, а то бы досточтимое собрание на месте узнало, что такое настоящая несправедливость! И пытки, про которые они так любили говорить.

Говорить они все были мастера. Ещё бы! Самый зажиточный город Империи, самые мягкие законы — идеальное место для свободолюбцев, ненавидящих «эту власть». Самые ярые ненавистники — образованные и очень обеспеченные люди, живущие либо на проценты от собственности, либо на семейные деньги, либо на доходы от тех, кого они якобы хотели защитить.

— Оглянитесь! Кругом несвобода! Вопиющая несвобода! Несвобода в обмен на сытую жизнь! — так любил говорить толстый мастер Гукари, держащий солидную долю в продаже сбруи для Перерожденцев, — и наш незначительный достаток, кажется чем-то большим потому, что народ привык жить бедно!

— Но, позвольте, разве можно называть просто несвободой откровенное порабощение собственных граждан? — взвивалась его всегдашняя оппонентка свет Амалия, сухощавая дама в огромных очках, соучредитель и летний настоятель университетского храма, — вот мой Торзик и тот против! Древние так не жили! Где тот Мерран, что ушёл с Катастрофой?…

И золотоглазый типс, этакий львёнок со стрекозиными крылышками, отчаянно махал хвостом, и пытался скинуть ошейник с огромным восьмигранным камнем, на каждой грани которого посверкивал Великий Апри.

— А всё потому, что все боятся! Кого боятся? От кого глаза прячут? От Инквизиции? За головы свои боимся, за семьи. Вот так и даём себя поработить, поработить, понимаете? А ведь самая большая ценность — это свобода! — с достоинством вклинивалось Ильраэ, напомаженное нечто неясного пола, потягивая запрещённую всеми законами настойку на виккерах.

И, проверив Молчальник — дорогущий, самой последней модели — собрание начинало разглагольствовать про преступную власть, что кроит законы под Высоких и мерит судьбы по доле Зрячей крови, про Инквизицию, что помогает уничтожать собственный народ, про Церковь, что превращает прихожан в быдло, равняющее преступников и инвалидов… про Перерожденцев, талантливых и чутких, и которых низвели до рабов, ах!

Когда речь заходила о рабстве, я начинала зевать и глазеть в окошко. Какое рабство, о чем они? Здесь никто не имеет права купить или продать человека, а потом покалечить и убить «в процессе эксплуатации». Никто не может взять и напасть на поезд или деревню только лишь с тем, чтобы увезти людей в свой, например, округ, и заставить горбатиться на себя. Даже пресловутые Орры по закону — только инструмент исправления, вроде облегчённой тюрьмы, носить их дольше определённого срока нельзя. Более того, можно даже пожаловаться на своего «хозяина», если тот преступит какой-либо Всеимперский закон, либо причинит своему «пленнику» серьёзный физический вред. Ну, действительно серьёзный — измывательства Дарна надо мной таковым не считались. Что до Перерожденцев… они же не люди. Уже. Разумные животные — да, но так и ящерицы вполне разумны, да даже гусеницы-поезда эти Мерранские не глупее иного пьянчужки. Как по мне, так то, что почти все кадарги и осморы — бывшие преступники, уже о многом говорит. Каждый сам выбирает себе судьбу. Те же немногие, кого «переродили» по болезни… Шутки богов. Как всегда, страшные и злые шутки. Но ставить знак равенства всё равно нельзя.