Знаки знаками, а время поджимало, Орры покалывались и чесались. Поэтому, в конце оченредного заседания, я тихо зажала в уголке самого трезвого из председателей, и недвусмысленно обрисовала перспективы его дальнейшей судьбы, если не обеспечит сеанс по снятию Орр вот прям ща.

Икая и дёргая глазом, сопротивленец начал мямлить про иерархию людей и ступени Духов, но нас прервали.

— Думаю, я мог бы помочь вашей проблеме с Оррами, — проговорил сутулый молодой человек, замотанный в широкий шарф от макушки до поясницы, — не будете ли вы столь любезны, отойти со мной в кабинет?

Любезной быть не хотелось, да и от незнакомца тошнотворно пахло тухлой ряской. Однако потягивание в позвоночнике быстро напомнило, зачем вообще я ввязалась во всё это Сопротивленческое действо. Пришлось отпустить, председателя, а самой пройти в соседнюю комнату.

Человек в шарфе представился Маршем. Извинился за нерасторопность своих младших коллег, и передал адрес, по которому живёт нужный мне врач… на которого тут же сделал заказ.

— Специалист он прекрасный, и вам поможет, однако… как бы это сказать… нам необходим взгляд со стороны. Где бывает, что говорит, с кем общается. Мы, конечно, ему доверяем, но… когда люди говорят некоторые вещи публично, а потом им за это ничего нет… если вы понимаете, о чём я.

Я взвесила на ладони мешочек с деньгами. Конечно, понимаю. Яснее ясного, че.

***

Юношу-врача, на которого сделали заказ, звали Анкер Айн. Он был прямым потомком рода Айн, который когда-то открыл ворота Жемчужного для Вирема и принял религию Великого Апри. Однако, деяния достославных предков только раздражали Анкера. Он заплетал в волосы серебряные колокольчики — символ единения с кадаргами, говорил чуть нараспев, подражая, по его мнению, жрецам Духов, и носил бесформенные длинные туники, как символ траура по ушедшим временам. В гербовых залах своего особняка он и вовсе разместил приют для брошенных домашних животных.

Последив за юношей с десяток дней, я выяснила, что под туниками он таскает хлыст, несколько подсумков с нехилым набором хирургических инструментов, толстый кошель денег, и ещё более толстый кошель с листовками, которые он по большой пьяни пытался раздавать в кабаке, крича:

— Империей ныне правят люди вороватые и глуповатые! Их надо свергнуть навсегда, забыть про Императора — нет его! И не было никогда! — и строить государство принципиально нового типа! Слава Духам! Свободе слава!

На этой самой свободе Анкер остался только потому, что его вовремя заткнул двоюрдный брат: всучил юноше бутылку с настойкой, а нахмурившемуся кабатчику — деньги. Ещё через день после «представления», дядя в епископском сане взял непутёвого племянника на поруки.

Кроме кабаков и собраний Сопротивления, Анкер бывал в университете, где преподавал чисто мерранскую фиготу про лестницы крови, и у девушек. Не смотря за заплывшие синевой глаза и общую одутловатость, по меркам Мерран юноша считался симпатичным и хорошо сложенным, так что девушек имел аж троих. Все они состояли в Сопротивлении, просто находились в разных его «ячейках» и в разных слоях общества: ассистентка преподавателя, дочка купца, горничная дядюшки-епископа. В горничной я с интересом и лёгким ужасом опознала хорошо замаскированную полукадаргу. Досуг же Анкер посвящал животным, которых либо подбирал на улицах, либо выкупал у лабораторий выжившую после опытов «некондицию».

В итоге, доложила заказчику: пацан горяч, по-житейски добр, глуповат, и никак не может быть «провокатором от Инквизиции».

— Что же, благодарим за беспокойство и оказанную помощь, — сказал Марш и передал ещё один мешочек, — остаток. И, так сказать, новая нижайшая просьба…

Следующие пару Гарий вместо того, чтобы просиживать штаны на собраниях, я прикрывала встречи спокойных, скромно и элегантно одетых людей. Никакой суеты, никаких словесных выпадов про власть, никаких значков и тем более колокольчиков. В чём-то новые клиенты походили на тех, кто летом заказывал прикрывать контрабанду в Порте-Западном. Говорили мало, тихо, и по делу: торговля галлюциногенными грибами, оружием, выведение перерожденцев.

Поначалу я удивлялась, зачем им я, если можно приобрести самые дорогие и надежные Молчальники. Потом выяснила: в этой среде молчальники считаются ненадёжными штуками, ведь в них запросто можно вмонтировать какой-нибудь ловящий звук кристалл. Надежнее приобрести отборные камни Кади, Мирт, и иллюзий, и услуги специалистов, подобных мне.

Тем временем, мои «коллеги» по театру отирались неизвестно где: Отто, и ещё пара особо ретивых ребят, буквально дневали и ночевали вне лагеря и возвращались только на представления. Эвелин и её новая подружка из прибившихся к труппе разнорабочих, подпиливали рога полукадаргам, которых здесь оказалось на удивление много, массировали щупальца осморам, и занимались прочей сопротивленческой медициной. Что и говорить, разошлись наши пути: пока ребята предавались высокоидейным занятиям, я зарабатывала на Сопротивлении неплохие деньги, и получила ещё один очень качественный сеанс по снятию Орр. После него, правда, появились проблемы с желудком, но немудрено: начался сезон неких раковин по имени мидии, и специя кютюк теперь пропитывала не только пищу, но и воздух, и воду.

Потом возникла проблема, причём, очень неожиданная. Вопреки обыкновению, Халнер начал интересоваться, во-первых, почему периодически пропадает реквизит, а во-вторых, подробностями того, где я шатаюсь, с кем, и чем конкретно мы там занимаемся. Пришлось срочно придумывать про благотворительные представления в кабаках, куда мы с ребятами регулярно ходим, ну не на развалинах же бухать, в самом деле. На это Халнер скептически поднимал брови, но расспросы прекращал.

Зато потом вопросы появились у меня: однажды, возвращаясь по ночи, я увидела Лилиан, молодую жену Отто, выходящую из шатра Хала. Это озадачило, да так сильно, что я даже не смогла подобрать слов для разговора. Нормального разговора, чтоб без необоснованных претензий и истерических упрёков…. в итоге убедила себя, что всё померещилось от усталости. Но осадок остался.