Он обнял Ирину, намеренно крепко, чтобы проснулась, и потянул её, разомлевшую в сладкой истоме, к выходу; она доверчиво подалась за ним. По пути спросил у водителей о времени стоянки -- минут двадцать, двадцать пять.

На улице теперь совсем холодно.

Ирина кутается в кофточку и не то интуитивно, не то сознательно прижимается к нему, всё теснее и теснее. Он только и успел заметить, что у неё спокойный ровный взгляд; такой бывает у родного человека, который хорошо знает тебя и все твои мысли, переживания, сомнения, который доверяет тебе. Вот её лицо близко-близко, её губы приоткрыты...

Не помня себя, не отдавая отчёта в том, что делает, он взял её на руки и понёс. Руки Ирины крепко обвили его тело, сомкнувшись сзади на шее.

Неистовая дрожь, едва ли не доводящая до судорог, рассыпалась по телу.

Миновали придорожную канаву, продрались сквозь какой-то колючий кустарник, он даже поранил себе руку, но сразу позабыл про боль, -- и в беспамятстве исступления упали в стог сена. Она что-то говорила ему. Наверное, сама не понимая, что. Да и он не понимал смысла её слов. Стрекотали кузнечики, кололось, попахивая накопленным за день ароматным теплом, словно волнами живого дыхания, сено, колыхалось, грозя выскочить из груди, сердце.

8

У обочины выстроилась вереница из большегрузных машин. Значит, граница близко. Автобус на скорости объезжает фуры.

С момента стоянки они не сказали друг другу и слова, хотя не спали. Порой слова не нужны, они могут разрушить общение душ -- а это редкое явление, особенно в нынешнюю, набирающую силу эпоху Интернета и мобильной связи. Переглянулись и то лишь раз, в ответ на упрёк водителя, который из-за них вынужден был задержать отправление.

Впереди средь темноты всё явственнее проступает красный огонёк светофора, всё чётче обозначает свои полосы шлагбаум, за ним открывается панорама на расширяющуюся до размеров целой площади дорогу и основательные приземистые строения, перегораживающие её, напоминающие поставленную на зубцы расчёску, -- это таможня.

За шлагбаум долго не пропускают.

Пробирает беспокойство -- непонятно, с чего бы. Всё просто: Латвия теперь не союзная республика, а чужая страна.

Наконец, загорается зелёный. Автобус трогается и замирает вновь, уже под навесом. Пассажиров просят забрать багаж и пройти на досмотр. Ни с того ни с сего сутолока.

Однако для них -- это какой-то сон, никак не нарушающий внутреннего единения, что фильм с кассеты.

В помещении таможни яркий свет, на улице темнее. Но всё равно через окна видно, как возле автобуса неспешно прохаживаются пограничники с собакой. Крышки пустых багажных отсеков распахнуты, и кажется, автобус оторвался от земли и завис в воздухе.

Из "контрабанды" у него лишь двухлитровая бутыль водки. "Всё, что превышает норму, выпью -- не пропадать же добру!" -- рассудил он, собираясь в дорогу. Но как выяснилось, правила позволяют брать с собой столько. А вот Ирину надо успокаивать: она увидела на плакате строчку, касающуюся провоза кино- и фотоматериалов, и разволновалась, не засветят ли плёнку в фотоаппарате.

Ни у кого ничего запрещённого не нашли. Таможенник выключил оборудование и ушёл. Теперь нужно предъявить документы.

В окошке стеклянной будки женщина средних лет. Лицо строгое и усталое -- почему-то все наши пограничники выглядят усталыми. И форма у женщины какая-то необычная. Впрочем, просто телогрейка наброшена на плечи поверх кителя -- прохладно ночью, даже в помещении. Работа спорится; с непривычки не уследишь за глазами и пальцами женщины. Шелестят страницы документов, мелькают справки, поскрипывает авторучка, дребезжит разболтанный механизм штемпеля. Глядишь -- и очереди как не бывало.

Они снова вместе. Ирина признаётся, что запомнила его адрес, спрашивает телефон. Сама же берёт с него слово, что он не станет её разыскивать. "Пусть так, -- думает он и умиляется, каким тоном Ирина делится откровениями: точно голубка на ушко воркует, -- век готов её слушать".

– - ...Я тебе позвоню. И спрошу: да или нет? Интересно, что ты мне ответишь?..

Увидев их в обнимку, ухмыляется издали тот самый пенсионер -- хорошо, Ирина расположилась к нему в пол-оборота и не замечает.

Проверка завершена, однако в автобус не зовут. Никто, кроме них двоих, ни с кем не разговаривает. Создаётся ощущение, что у людей, собравшихся внутри таможенного пункта, нет ничего ни в прошлом, ни в будущем, а всё, хоть как-то связывающее их с миром, сосредоточено здесь, в этой маленькой, недавно оштукатуренной необжитой комнатушке.

Но вот объявили посадку, и люди буквально бросились к автобусу. То же, что и прежде, бессмысленное стремление опередить других, та же сутолока, суматоха.