– Спирит, спирит, – зашептала женщина, – посети нас, великий дух, скажи нам правду, укажи нам путь.

Низко нагнув голову, она закружилась в танце, повторяя заклинание и воздевая руки. Ее черные волосы касались пола. Тихий звон браслетов перемешивался со звуком ее мягких, кошачьих прыжков.

– Авуя… ая… ааа… яяа, – затянула она низким, вдруг мужским голосом, повторяя заклинание. – Аяя… ханная… ямахай… ваяя… ый… ыййй… яхаа….

Раскинувшись на полу, она поведала Вулканову:

– Храни ворона, ворон тебя защитит от недругов. Судьба твоя – выбор. Выбор – сила, брось людей, которые забирают силу. Вижу любовь больную и испытание. Выдержишь испытание – спасет тебя любовь. Удержи любовь, сохрани честь…

Шаманка перестала кружиться и, не открывая глаз, долго лежала на полу, как бы приходя в себя. Вулканов все это время сидел не шевелясь. Наконец, она поднялась, и он тоже неловко встал. Стеклянный шар остановился, свечи вдруг потухли. Вулканов, никогда до этого не слышавший камлания шаманов, испытал странное ощущение: ему казалось, что воздух в комнате сгустился и завис над его головой, а пространство вокруг как бы сузилось. На минуту ему стало не по себе, но он убрал камешек с вороном в боковой карман пиджака, пробурчал «спасибо», положил деньги на столик и быстро вышел из комнаты.

«Сохрани силу, легко сказать! – беззвучно повторял он, приходя в себя от встречи с шаманкой Кото. – До чего дошел, крещеный, а к шаманке поперся. Теперь и Бог покарает, и шаманы». Он быстро шел по улице в расстегнутом плаще, сжимая плоский камушек в кулаке.

Стоял март, в воздухе пахло мимозами и весной. Хотелось сесть на самолет и улететь куда-нибудь на Чукотку, потеряться в тундре и заснуть там, на ледяной земле, широко разбросав руки под низкими голубыми небесами. Но надо было возвращаться на работу. Приподняв воротник плаща, он заспешил к желтому трехэтажному особняку в одном из переулков центра Москвы, где и располагался Отдел особого назначения.

В кабинете его уже поджидал коллега Конев. Вулканов угрюмо повесил плащ и сел за стол. Они обменялись молчаливыми взглядами и, выждав вежливую паузу, Конев начал нарочито ядовитым голосом:

– Валентин Александрыч, как я уже пытался донести до вас на прошлой неделе…

– Жор, – угрюмо перебил Вулканов, – ближе к телу.

– Тело исчезло, Валюш.

Вулканов не проявил никаких эмоций. Он давно привык к плохим новостям, со временем они перестали производить на него должное впечатление. Он продолжал слушать.

– Вот, посмотри.

Конев передал распечатку фотографии: просторная комната, огромное окно смотрит на океан, все перевернуто вверх дном.

– Картинка что надо, кровь?

– Вроде, нет.

– То-то и оно, что «вроде». Без экспертизы нечего возбуждаться.

– У нас все есть из их полицейского отделения.

– Я тебя умоляю, Жор, пока наши люди не прощупают каждый сантиметр, я даже слушать не стану.

– Хозяин – барин, – развел руками Конев.

Он знал, что возражать было бесполезно и что Вулканов последует своему собственному решению, а не его совету. Поэтому Вулканов и был хозяином Отдела особого назначения, а он его заместителем. На них также давило их начальство, а на тех – Интерпол. Сотрудничество, кооперация – все это хорошо при подписании договоров, а как насчет обыкновенной бюрократии? Беспросветной, бесконечной бюрократии, в результате которой ломались души и карьеры, терялись время и усилия. Расследование пока еще ни к чему существенному не привело, и докладывать на этом этапе было положительно нечего, а надо было.

Исчезнувшим телом был не кто иной, как Мигель Гарсия де Фернандез, или Миша Фернандез, как его называли «в кругах». Фернандез вырос в Москве в семье политических беженцев, сбежавших от режима Франко. Мать Миши была русской, его отец-испанец познакомился с ней в институте. Миша с детства говорил на двух языках. В Англии он укрепил английский и после окончания лондонского колледжа был отправлен на спецподготовку в разведшколу при Скотланд-Ярде. После этого его карьера закрутилась, как в кино. На родине Мишу в лицо знало только высшее начальство. Почти все время он проводил в спецзаданиях в странах третьего и других миров. На Кубе он создал несколько предприятий, откуда велись наблюдения за деятельностью международного криминала и западной активностью.

Фернандез считался незаменимым работником. Он многое знал. Его необходимо было найти живым или мертвым. Он также был ключевым человеком в одном из важнейших и суперсекретных проектов России, о котором Вулканову тоже было известно, но только то, что ему, как звену многоуровневой секретной системы, полагалось знать. Даже Конев, его ближайший коллега, не был введен в полный курс дела. Так и должно было оставаться для успешного завершения проекта или его полного провала. Вопросы секретности в Отделе особого назначения не подвергались обсуждению. «Меньше знаешь – дольше будешь», – принцип простой и понятный, которого придерживались сотрудники. Все это быстро промелькнуло в голове Вулканова.

– Без нашего присутствия не обойтись, – подвел он итог.

– Идейка, в принципе, неплохая, только «генерала» надо поставить над всем этим мероприятием, – выпалил Конев и тут же пожалел.

– А почему бы тебе, Жора, не взять это на себя? – дружелюбно предложил Вулканов.

Конев поморщился, но слово не воробей, а потенциальное обещание, – и ему ничего не оставалось делать, как согласиться, хотя он уже вел важное для нескольких стран-участниц расследование, которое касалось коррупции в одном из международных фондов, обеспечивающем доставку медикаментов в лагеря африканских беженцев. У него намечалась поездка в Дар-эс-Салам, в Танзанию, где он также надеялся развить дальнейшие отношения с одной из высокопоставленных служащих, Джаннет де ла Круа – выпускницей Оксфорда и Лондонской школы экономики. После разрыва с Маргид – его многолетней любовью, проживающей в Копенгагене, – Конев решил попробовать себя на мультикультурном поприще. До этого у него не было ни одной темнокожей женщины, но, познакомившись с Джанет, он пришел к выводу, что готов внести и свою лепту в сближение народов мира. Командировка на Кубу отодвигала достижение этой достойной цели на неопределенное время.