— Самый быстрый путь к миру и будет самым лучшим, — ответил он, уклоняясь от прямого ответа.

— Вилли, а не сыграешь ли ты на аккордеоне? — спросила Берта. — Вы не представляете себе, до чего хорошо он играет, — похвасталась она перед гостями.

— Отлично, отлично, давайте послушаем! — оживился Гутман.

— Руди, — сказала Марта, прежде чем Вилли успел встать. — Ты слышал, что выдумали американцы? — Руди отрицательно покачал головой. — Можешь себе представить, они издали закон: каждый немец, живущий в Америке, должен носить на груди черную свастику.

— Бандиты! — возмущенно воскликнула Гедда.

Руди кивнул с важным видом.

— Как сказал наш майор, — нетвердо выговорил он, язык его заплетался, — в Германии не должно существовать границ: либо немецкая культура, либо культура недочеловеков. Середины быть не может.

— Так когда же кончится война? — тихо спросила Эльзи Гутман. — Как может Германия покорить весь мир?

— Когда кончится, тогда и кончится, — отрезала Марта. — Ты что, не веришь фюреру?

Мать вскинула голову.

— Я хочу, чтобы вернулись мои сыновья!

— Твои сыновья, твои сыновья! — раздраженно передразнила Марта. — Мне стыдно за тебя, мать. Перед другими стыдно. Ты думаешь, я не хочу, чтобы мой муж вернулся домой?

— Руди, налей еще, — вмешалась Берта. — Сегодня у нас праздник, а мы тоску друг на друга нагоняем. Это не годится.

— Правильно, — сказал Руди. — Гуго, пейте. Вилли, налить тебе еще?

Вилли молча покачал головой. Он ненавидел такие разговоры. Он только и думал: хоть бы нашелся предлог, чтобы выйти отсюда. Пусть другие легкомысленно болтают о покорении мира, он-то будет помнить восемнадцатый год всю жизнь. Эти разговоры означали для него лишь одно: опять бесконечные месяцы войны, опять множество смертей, опять голод — словом, повторение все той же кровавой кутерьмы. И ради чего? Этот вопрос стал часто приходить ему в голову. Для какой цели? Куда идет Германия? Когда национал-социалисты пришли к власти, он не слишком радовался этому, но смирился. Когда Ричард сказал ему: «Отец, я отношусь к тебе не совсем так, как прежде», он был удручен, но смирился. Когда погибла Кетэ, он в бессильном протесте поднял кулаки к небу, а потом, с затуманенным рассудком и опустошенной душой, опять молча смирился. Но теперь, когда ему приходилось слушать этих строителей «нового порядка» — в казармах, на продовольственном складе или в кухне Берты, — у него начинало мучительно ныть внутри, и в первый раз в жизни он стал спрашивать себя, к чему это все приведет, к какому концу.

— Ах ты господи, — сказал Гутман. — Я чуть не забыл, Берта. Я сегодня видел Розенхарта. Есть новости. Сначала не самое главное. Вышел новый закон — ты получишь бумажку. Мы должны стричь скотине хвосты. Оставлять только маленькую кисточку на конце, чтобы корова могла отмахиваться от мух. Волос надо собирать в мешок и сдавать в фермерское бюро.

Берта расхохоталась.

— Чего только не придумают! Слышишь, Руди? Так мы теперь и живем. Вот глупость-то!

— Позволь, Берта, — вмешалась Марта, чуть покраснев. — Ты должна понимать, что закон не может быть глупым. Я случайно знаю, в чем дело. Волос пойдет на текстильные фабрики. Из него будут делать материю. Что же тут глупого?

— Конечно, конечно, — виновато сказала Берта. — Раз надо, значит, надо. Ты, пожалуйста, не подумай чего-нибудь… А еще что, Гуго?

Гутман усмехнулся.

— Как ты управляешься на ферме одна?

— Просто из сил выбиваюсь. Мое сено скоро совсем пересохнет, а картошка…

— На будущей неделе у тебя будут помощники.

— Нет, серьезно? Откуда вы знаете?

— Я видел сегодня Розенхарта. Прибывают рабочие команды.

— Ну, слава богу! — с жаром воскликнула Берта. — Руди, Вилли, вы слышите?

Руди хмыкнул:

— Давно пора. Когда кончится война, я хочу получить ферму, а не пять гектаров бурьяна.

Берта восторженно вздохнула:

— До чего хорошо! Какой счастливый день!

— А еще что ты слышал от Розенхарта? — тихо спросила фрау Гутман. — Что же ты не расскажешь, Гуго?

— Эльзи, ведь мы решили не говорить.

— А что такое? — заинтересовалась Берта.

Гутман пожал плечами.

— Да ничего. Скажу в другой раз. Руди, может нальешь еще по стаканчику, если тебе не жалко?

— Пейте вволю, — добродушно ответил Руди.

— Руди, слышал про моего Эрнста? — спросила Марта, протягивая стакан. — Он получил награду.

— Правда? Это здорово, Марта, — завистливо сказал Руди. — А где он теперь?

— Да все там же, в Африке. — Марта засмеялась. — Гоняет англичан. Он пишет, еще одна атака — и они будут уже в Египте.

— Умеют бегать эти англичане! — воскликнула Гедда. — Руди, если я буду пьяная от этого чудного шампанского, виноват будешь ты! Англичане умеют заставлять других воевать за себя — и бегать. Вот и все.

— Да ведь у англичан нет ни морали, ни чести, — добавила Марта. — Ей-богу, я написала своему Эрнсту, что, раз он воюет с англичанами, ему должны дать еще один орден или я не пущу его домой.

— Ордена! — негромко повторила ее мать. Она устремила на дочь свои печальные красивые глаза. — Ты думаешь, война — это прежде всего ордена? Четыре человека из нашей семьи сражаются на войне. Ты думаешь, им достанутся только ордена?

— Мать, это же просто пораженческие разговоры! — сердито воскликнула дочь. — Ты что, за ребенка меня считаешь? Новый мир нельзя создать без жертв.