В математической логике центральное место занимает дедукция. Например: из того, что все люди смертны и Сократ человек, следует, что Сократ смертен. Но проблема не в дедукции, а в ее применимости. Когда мы произносим “все”, то имеем в виду некоторое допущение, реальность которого нас не интересует. Это просто исходная посылка, и если в действительности она ложна, математика как бы ни при чем. Однако представим себе, что формальная посылка никогда и нигде во вселенной не реализована. Соответствующая математика оказывается ненужной, и более того, неверной! Ибо логика глубинным образом связана с реальностью.

Разум способен плодить пустышки. В наше время основания математики сильно пошатнулись. В этом можно убедиться, прочитав книгу М. Клайна “Математика. Утрата определенности”. На странице 359 ее мы читаем: “…математики поняли, что основы логики – такие же продукты человеческого опыта, как и аксиомы евклидовой геометрии”. И далее (стр.363): “Доказательство, абсолютная строгость и тому подобные понятия – блуждающие химеры… Строгого определения строгости не существует. Доказательство считается приемлемым, если оно получает одобрение ведущих специалистов своего времени или строится на принципах, которые модно использовать в данный момент”. Становится очевидным, что не существует такого феномена, как универсальная формальная логика, следовательно, сами основы научного метода являются предметом веры. Все, как в жизни!

Чем тогда объясняется тайна эффективности математики? Почему наша математика так хорошо описывает поведение материального мира? Ответ станет очевидным после изучения главы “Смысл”. Суть такова: Математика – это язык комментирования мировых смыслов. Смыслы же: (1) универсальны, (2) передаются только в комментариях, (3) и потому точно не воспроизводимы. Из последнего пункта следует неполнота отражения смысла в любых комментариях, что объясняет все расхождения вообще, и множественность математик, в том числе (8.6.16.“Законы материального мира” раздела 8.6.“Место”).

Замечание 1

Математические идеи имеют вселенскую (“космическую”) ценность, но порождаются не Абсолютом, а обычным (“тварным”) разумом.

Замечание 2

Ранее (1.1.2) я говорил, что этическая логика – это логика выбора. Однако выбор математических постулатов не имеет отношения к этике. Этика оживает в процессе выбора (раздела) математики в качестве модели явления. Математический инструментарий привлекателен и эффективен, но пользоваться им надо осторожно, не поддаваясь его гипнозу (См. подраздел 8.1.3.“Математика и физика”).

Замечание 3

Есть причина, по которой я не пользуюсь математикой в трактате: Не хочу зашифровывать смыслы. Чаще всего и не могу, так как это чревато сменой области переживаний. Мне порой кажется, что чрезмерный формализм – завуалированная демагогия. Если итог математических спекуляций (в сфере метафизики) нельзя выразить простыми словами, он не нужен, а если можно, – скорее всего и так очевиден. Математика убеждает лишь математика. Ее символы стремятся стать героями собственной интриги, уводящей в дебри холодной логики рассудка. Человеческая интуиция не всегда может доверять математике. Например, такое фундаментальное и, казалось бы, простое математическое определение, как линия, претерпело изменения от Евклида до Жордана и Кантора. И все равно это не спасает нас от парадоксов типа “кривая, проходящая через все точки квадрата” или “линия, имеющая ненулевую площадь”. Математика выступает в роли робота, который делает лишь то, что в него заложишь, и про который, порой, говорят “машина-дура”. Куда важнее – смыслы.

Мы живем в искривленном мире, наши идеи и знание разорваны, не целостны. (Сейчас модно говорить о клиповом сознании.) Если попытаться колпак в форме полусферы распластать на плоскости, придется сделать на нем надрезы вдоль меридианов, начиная от экватора до северного полюса. Получится своеобразный цветок, и чем более узки его лепестки, тем плотнее они прижмутся к плоскости. Современную науку можно представить себе в виде такого цветка, где лепестки – отдельные ее разделы, оторванные друг от друга. Она лишь фрагментарно “прижимается” к абсолютным смыслам. В самой жизни отсутствует логическая связность. Мы делим ее на куски, на разделы, переключение между которыми происходит так, как будто переходим из одного помещения в другое. Эта внутренняя “кривизна” овеществленного мира отразилась в знании и науке. Логическая раздробленность преодолевается только самим фактом нашей жизни, а попытка найти внутреннюю смысловую связь оказывается столь же безуспешной, как и построение единой “непрерывной” науки, науки обо всем.

Кто-то скажет: раздробленность суть следствие незрелости знания, она обязательно будет ликвидирована с развитием и углублением его. Но знание мы выстраиваем прежде всего как практический навык, поэтому раздробленность нам, в общем, не мешает и замечается лишь в теориях, в попытках осмысления устоявшихся истин. Физики становятся философами; брешь между старыми разделами науки затягивается паутиной связей и отвлеченных логических построений, а новые знания и разделы, независимые и дерзкие, устремляются вперед. Отвлеченные, абстрактные конструкции очень долго никому, кроме авторов, не нужны; они по существу уже не имеют прямого отношения к науке, ибо привлекают к себе объекты эзотерического и этического содержания; они выталкиваются за пределы науки. Чем шире мы смотрим на мир, тем в большей мере мы пытаемся обнаружить обобщающие, углубленные смыслы. Практически полезное знание обрастает паутиной практически бесполезного. “Критерий истины” – материальная практика тонет в море мыслительных построений. Тыл науки врос в общечеловеческие слои духовной культуры, а фронт остается фрагментарным.

Технический прогресс можно уподобить наступающей армии, захватывающей территории чужих стран, вынужденной везде оставлять гарнизоны (а мы телесно прикреплены к константам среды обитания), технический прогресс имеет определенные тенденции к насыщению, которые рано или поздно начнут проявляться.

Наука (в частности, естествознание) безразлична к конфессиональным особенностям и мировоззрению. Математика, физика для материалиста, исламиста и буддиста одна и та же. В этом заключена потенция единства рационального взаимопонимания людей, благодаря которому мир обретает технократическую монолитность. С другой стороны, всякое традиционное вероисповедание, эзотерическое духовное движение внутренне гармонично и нравственно безукоризненно. Оно опирается на общечеловеческие ценности добра, и разделительные стены вырастают вокруг первичных концептуальных образов и мифов. Но стены “до неба не достают”. Умудренные опытом переживаний, адепты различных религий находят общий язык.