– Так почему же они на Севере? – не унимался дотошный особист.

– А потому что Италия на Юге, – не выдержал мой двоюродный дядя Финкелькштейн.

– Молча-а-ать! Отвечать, шпион, в СМЕРШЕ будешь, когда тебя спросят… Этот самый Цезарь, что, где-то на Юге что ли имел прописку?

– Да, в теперешней Италии.

– Ага. Тогда Франция с Англией для него действительно на Севере находились. Особенно Англия. Давай дальше.

– Цезарь… Цезарь…

– Охотно согласился, – тихо шепнул переводчице дядя.

– Охотно согласился. Почему бы и нет? – сказал он. – И деньжат подзаработаю… и римская прописка не пропадёт! – последнюю фразу переводчица не столько перевела, сколько угадала по смыслу.

– Та-ак! – протянул Папаев, размышляя, не содержит ли прочитанная история антисоветчины. – Та-ак! Прописка, значит, не пропадёт…

И тут началась стрельба.

Дело в том, что отступающая немецкая часть также прекрасно знала о продуктовом и винном погребах в замке барона фон N., а, во-вторых, командир немецкой роты получил боевое задание – захватить языка.

Немцы ориентировались в средневековом замке так же плохо, как и расположившиеся там русские, а потому заблудились и в конце концов оказались обнаруженными. Разгорелся бой, в ходе которого ефрейтор Финкельштейн проявил чудеса героизма и, в частности, спас от немецкого пленения младшего лейтенанта Нину Васильцову. Доблестные солдаты Красной армии стояли насмерть на защите баронских погребов, так что немцам пришлось убраться восвояси без рейнвейна, шнапса, копчённых колбас и копчённых языков. Но, один язык им всё же достался – в лице особиста капитана Папаева, и, таким образом, инцидент с латинской рукописью оказался исчерпанным.

За проявленный в бою героизм ефрейтора Финкельштейна наградили дважды. Первой наградой был – орден Славы II степени, вторая же награда нашла героя уже после войны – в Москве. Ею стала Нина Васильцова, вскоре вышедшая замуж за моего дяденьку. Латинский текст также приехал в Москву. Дядя очень дорожил рукописью и всё порывался сделать литературный перевод на русский язык записанных на пергаменте историй. Тётка же Нина всячески препятствовала этому – очень уж ей запомнился момент знакомства со своим ненаглядным Фимочкой; кто знает, начнёт он перевод, а тут тебе на голову очередной капитан Папаев: «А чем это вы, профессор Финкельштейн, заняты? Переводом с латинского? Так-так. Что-то русский текст напоминает антисоветчину, замаскированную под античные историйки. Вам их, наверное, ЦРУ прислало для распространения. Да и всякие приглашения вам из Америки всё сыплются. На всякие там научные симпозиумы…»

Et cetera, et cetera. Это я по-латыни.

Дядя Фима, как вы понимаете, был мужиком неробкого десятка, но просьбы своей супруги обычно уваживал, ибо очень пёкся о её здоровье и настроении. Но вот началась перестройка, и тётка Нина наконец дала «добро» на перевод, который дядя Фима и поспешил осуществить, причём актуальность античных микроисторий с каждым днём неудержимо возрастала, напоминая чем-то рост стоимости доллара относительно рубля. В этом, надеюсь, читатель сможет убедиться сам.

Спустя несколько месяцев после завершения вожделенной работы мой дядя скончался. Латинская рукопись и русский перевод текста достались мне, и я решил подготовить последний к изданию, снабдив его собственными комментариями и примечаниями.

Я также счёл необходимым дополнить античные микроновеллы современными историйками; одна из них приключилась лично со мной. Подобным дополнением (может быть, было бы правильней сказать, приложением) я хотел подчеркнуть поразительное зачастую сходство нашей жизни с жизнью древних латинов и их греческих современников. Чего только стоит факт широкой известности Егора Гайдара во времена божественного Юлия Цезаря? Не верите? Что ж, прочтете и убедитесь.

Итак, микроновеллы из жизни древнего Рима, Третьего Рима и древней Греции. Перевод с латинского профессора Е.А. Финкельштейна. Обработки, примечания, комментарии и публикация мои, т. е. Э. В. Вейцмана.

Отслужив в армии 25 лет, Цезарь вышел в отставку, и римский сенат предложил Гаю Юлию место директора столичной филармонии.

На дворе стояли конец первого тысячелетия до нашей эры и римский застой.

Однажды утром римский симфонический оркестр репетировал симфонию Помпония. Один оркестрант был не занят в первой части музыкального произведения. Поэтому в его нотах вместо бемолем, диезов и других нотных знаков было жирно начертано по-италийски «tacet» (тачет) – не играет.

Этот самым музыкант с тачетом торчал в фойе у мусорной урны, курил и что-то бормотал себе под нос. Здесь-то и застал его новый директор Римской филармонии.