Особенно, когда речь идет о людях, разбросанных по гигантской территории, радикально различающейся своим климатом, природой и историей. Здесь даже в типажном изображении и внешним видом, и темпераментом, и характерами, и мировозрением воронежцы сильно отличаются от уральцев, те- от жителей Дальнего Востока, сибиряки - от одесситов и аборигенов Поволжья и т.д. И когда россиянин переезжает из одной части этой окуймены в другую, он попадает порой в среду настолько чужую, как если бы ты оказался в Америке или в Африке.

В Совковии Прибалтика схематично воплощала образ западной Заграницы. Ведь все внешние признаки ее там были налицо. Надписи на латинице. Непривычная, причем - вполне приличная даже по европейским меркам древняя архитектура. Чужие религии, причем - в совершенно непривычных для России масштабах легализованные (в одном только Вильнюсе действовали более 20 костелов и церквей). Но, главное, роскошный даже по понятиям Москвы и Ленинграда, уровень обеспеченности магазинных прилавков и ресторанно-кафешного раздолья.Человек из Тамбова или Перьми, попавший туда по делам командировочным или туристом, дивился всему. Например, когда заказывал в баре пиво, а в ответ слышал от официанта дополнительный вопрос: а какого? Не мог поверить своим глазам, что ветчины, шинки и сервилаты можно купить за деньги, а не по спецталонам. Да еще и слышал при этом любезное: чего изволите. Млел от органных звуков в прохладе действующих храмов, куда люди ходили привычно и регулярно. Дивился экзотическим подвальчикам, вроде вильнюсского ресторана "Локис", где можно было отведать медвежатину или лосятину. И это притом, что у себя на Родине уже свирепствовала такая голодуха, когда при входе в ресторан висели гордые объявления типа: "Внимание, у нас сегодня сосиски!". Прибалтика очаровывала своими хвойно-йодовыми запахами Побережья и коричневой гаммой деревянных интерьеров приморских кафушек.

Уже обосновавшись здесь, часто задавался вопросом: отчего Москва позволяет иметь на западном рубеже своей империи такой контраст. Оттого , что здесь люди работают, обеспечивая самые высокие в стране надои и привесы? Вряд ли - при желании вывезти в общий Распределитель можно все. Держит в качестве витрины изобилия? Пожалуй, теплее. Бузы побаивается? Помнит о "лесных братьях", даже в середине 50-х все еще постреливавших? И не без того,конечно. Хотя для такогох импульсивного деятеля, как Никита, это был скорей контраргумент.

Полагаю, что каждый из этих факторов по совокупности как-то влиял. Но иногда приходили на ум и куда более простые, едва ли не лирические версии. А может просто коммунистические повелители испытывали чисто человеческие слабости к той особой ауре, которой дышал этот край? К его природе, ухоженности, непохожести. Как к модной для сливок московского и питерского общества зоне отдыха с ее Юрмалой и Палангой. Ведь даже для партийной верхушки они были практически в одном ряду с Карловыми Варами и Сопотом. Наверное, боссам ЦКовского розлива было приятно возить сюда "гостей с той стороны", демонстрируя "Советский Запад". Глядите, мол, и мы не лыком шиты.

Думаю, что настрою на пряник вместо кнута в отношение Прибалтики способствовала и умение местного руководства демонстрировать лояльность. Бывший персек КПЛ Альгирдас Бразаускас, уже став во главе независимой Литвы, любил вспоминать, как он водил за нос кремлевских старцев нанануне выхода из Империи. А про Антанаса Снечкуса ходили байки о том, как он ловко егорил Москву, когда начался идиотизм с кукурузой. Дескать, вызвал министра и распорядился, чтобы сеяли лишь кое-где вдоль дорог - по-потемкински. Предупредил: если московские ревизоры подвох заметят, я тебя сниму. Но потом, когда глупость закончится, верну вновь. Этим эсперимент и ограничился. Кстати, я был на его похоронах в 1974. Они произвели сильное впечатление. Вряд ли после Сталина с кем-то из партийных бонз люди прощались столь массово и искренне. Был конец января, холод с ветром, а они часами стояли в очередь к гробу без малейшей принудиловки.

Правда, начиная примерно с середины 70-х уровень жизни и здесь стал тускнеть. По этому поводу в Литве появился даже анекдот. 1976-й. Идет 26 съез Партии. Председатель партийного котроля А.Пельше смотрит в зал: где литовцы? "Не знаю. Пьют, наверное", - отвечает помощник. Второй день съезда. Где литовцы?
– "Пьют, наверное". Третий день съезда. Снова "Где литовцы". Снова - "Пьют, наверное". Пельше - "Посмотрим, чем закусывать будут".

Практически это означало, что примернотогда в литовских витринах заметно полинял ассортимент ветчин, копченостей, сыров и прочих деликатесов. Но обычное мясо, сортов пять колбас и полная линейка молочных продуктов оставались в изобилии всегда даже в конце "перестройки". И на общесоюзном фоне и это было контрастом, который не мог вызвать даже зависти - слишком уж инопланетное было измерение.

То же самое можно сказать и о культурных свободах. С одной стороны, интеллигенция роптала, плела идею Независимости и Государственности. И в то же время гордилась и пикировала своими поэтами вроде Юстинаса Марцинкявичюса или художниками вроде графика Стасиса Красаускаса. Процветал кинематограф. Работы режиссеров Витаутаса Жалакаявичюса, Арунаса Жебрюнаса, Мариониса Гедриса были на слуху не только в Союзе, но и на Западе. Донатас Банионис, Юозас Будрайтис, Ригимантас Адомайтис , Юозас Киселюс, Альгимантас Масюлис...
– имена этих кинозвезд были почитаемы в одном ряду с Олегом Ефремовым, Олегом Табаковым или Алексеем Баталовым. А о паневежском театре Юозаса Мильтиниса ходили такие же легенды, как о Таганке под водительством Юрия Любимова.

Причем, литовская богема умела, при всей дерзости, вызывать не столько гнев, сколько симпатии. И вместе с ними - покладистость и терпимость. Не отсюда ли недоумение и возмущение, граничащее с искренней обидой со стороны Кремля на столь резкую несговорчивость, с которой он столкнулся в Прибалтике в конце 80-х. "Ну чего вам не хватало? Вы же при советской власти как сыр в масле катались! Ведь без руки Москвы вы загнетесь", - вполне, должно быть, искренне недоумевали партийные вожди вместе с Горбачевым.