Нехотя подняв себя с постели в двенадцатом часу дня– заснул-то он опять на рассвете, когда растаяли тревожные ночные тени,– Антон Боярский первым делом вытащил из-под кровати серебристый ноутбук, проверил Твиттер, Фейсбук, Инстаграмм, электронную почту. За ночь– всего одно новое письмо с пожеланием скорейшего восстановления и ноль просмотров страницы. «Забывают»,– процедил он. Письма от поклонников с пожеланиями скорейшего выздоровления он не читал. Все одно и то же: «Надеемся скоро тебя увидеть на сцене… Выздоравливай. Не унывай…» Пустые слова. Что они понимают. Он отслеживал количество просмотров своей страницы и комментариев к старым видеозаставкам с концертов. Шел третий месяц после операции, и число поклонников упало с трехсот тысяч до десяти. Надо будет чиркнуть чего-нибудь на странице,– подумал он. – Бросить кость. Похромал в ванную, оттуда-на кухню. Налил чаю и по привычке забрался на широкий подоконник, распахнув окно. Подул свежий ветер, и он слегка поежился, сделал обжигавший горло глоток. Он любил крутой кипяток– сибирская закалка. Из окна были видны вдалеке Кремлевские купола. Каждый раз, подходя к окну, Боярский проникался горделивым восторгом оттого, что он живет в квартире с видом на Кремль. Кто бы мог подумать, что расхожая шутка студентов Новосибирского училища, мол, поеду в Москву, буду жить у Мавзолея, стала для него, Антона Боярского, реальностью. Ну, и пусть квартира не своя – съемная. Зато он сделал в ней ремонт и обустроил все по своему вкусу. Ничего лишнего– изысканная простота и комфорт. Чтобы можно было зайти после двухнедельных гастролей и– блаженно выдохнуть: наконец-то, дома. Многие его знакомые покупали дорогие машины, а жили где-нибудь в развалинах на окраине города. Он никогда этого не понимал. Зачем нужна машина, если он и в Москву-то приезжает наездами. А в основном– на гастролях. Был на гастролях,– язвительно заметил он себе. А что будет теперь, неизвестно. При этой мысли снова противно заскребло в желудке и даже несмотря на горячий чай прошиб озноб. Боярскому повезло, что он застраховал себя на приличную сумму– за идею надо было благодарить директора балета Вениамина. С другой стороны, он иногда задавался вопросом, не навлек ли он этой страховкой на себя травму. Антон в глубине души был фаталистом. Может, не было бы у меня страховки, ничего бы и не случилось. Но чего уж теперь бурагозить… Оставалось только радоваться, что деньги еще были и не приходилось жить за Элинин счет. Тогда бы он, наверное, и вовсе свихнулся. На скамейку во дворе вышли старушки из соседнего подъезда.

Интеллигентные, с завивкой и помадой, не то, что на окраинах,– усмехнулся про себя Антон.

– 

Доброе утро!– проорал он. Дамы всполошились сначала, закрутили головами

потом разглядели молодого блондина в окне на третьем этаже и приветливо закивали головами. Антон сделал вид, что заинтересовался автомобилем, въезжавшим в арку, а на самом деле искоса поглядывал на старушек. Те оживленно шушукались, бросая взгляды в его сторону.

– 

Ну, вот они, мои фанаты,– язвительно пробормотал танцовщик, болтая ногой,

закованной в пластиковый ортез.

– 

Ничего, прорвемся!– твердо возразил он самому себе, посмотрел на часы на

стене. Циферблат состоял всего из четырех цифр: 5-6-7-8. Часы танцовщика. Антон привез их с гастролей в Сиднее. Обе стрелки перевалили за полдень. Через пару часов должна была приземлиться во Внуково Элина. Чтобы скоротать время, он сел смотреть фильм.

Элина прислала смс, что приземлилась и на пути домой. Он даже вскипятил чайник и расставил на столе свой любимый сервиз из тонкого белоснежного фарфора. Купил сервиз в Венском дворце. Продавец сказал, что это точная копия сервиза какой-то княжны. Может, и соврал, но Антон под впечатлением и дворца, и королевского сада, сказал:

– 

Беру.

Элина только головой покачала, мол, дорого.

– 

Ну, и что! Для себя же берем, для себя – не жалко.

Он пришел в хорошее расположение духа, и когда раздался звонок домофона, встал у входной двери, готовясь заключить девушку в объятия. Вот только выражение ее лица, этакое озабоченно– материнское все испортило.

– 

Ну, что ты, Тоша, не вставай,– брякнула она с порога. И вместо объятий он

буркнул:

– 

Что я, инвалид, что ли.

Она посмотрела на него с укоризной, мол, опять ты начинаешь. Опять она перевернула все так, будто она-великомученица и спасительница, а он– вечно недовольная эгоистичная сволочь. Элина ушла в ванную.

– 

Чай будешь?– как можно благодушнее крикнул Антон.

– 

Да, спасибо.

Оба склонились над дымившимися чашками.

«Очень чинно сидим»,– подумал Антон, но вопросов не задавал. Элина тоже молчала. Потом не выдержала.

– 

Как дела?

Он хотел съязвить, но остановил себя.

– 

В конце месяца можно снять эту штуку,– он кивнул на пластиковый

ортез вокруг голени,– и носить специальный супинатор в обуви.

– 

Это хорошо. Болит?

– 

Не особо.

Помолчал.

– 

Я там лекарство одно разыскал, американское. Написано– регенерирует ткани, заполняет коллагеном или что-то вроде того.

– 

А врачи что говорят?– в ее голосе прозвучала надежда.

– 

У нас его еще не одобрили. Оно– экспериментальное. Я думаю, может, попросить ребят привезти. Они как раз едут на гастроли.

Она возразила, что нельзя кидаться на все экспериментальные лекарства.

– 

Ты же не знаешь, какие могут быть последствия.

– 

Если смогу танцевать, остальное мне побоку.

– 

Что ты, как ребенок, в конце концов! Побоку! А если у тебя почки откажут или сердце? Что тогда?!

– 

А что тогда… сдохну…– он водил пальцем по тонкому ободу чашки. –Все лучше, чем такая жизнь.

– 

Может, хочешь узнать, с чем я приехала?

– 

Было бы что хорошее– ты бы мне еще из аэропорта позвонила.

– 

Учитывая, что ты не отвечаешь на звонки…

– 

Пошло-поехало.