18 января 1908 года в суде Урфара состоялось слушание дела о наследстве. Данные об имуществе не приводятся [188] , что указывает на внесудебную договорённость о распределении имеющихся денег. Так можно было избежать блокирования наследственных долей несовершеннолетних Адольфа и Паулы по судебному решению. И так ведь наследство, оставшееся после отца (652 кроны на каждого), хранится на особом заблокированном счёте до достижения ими возраста 24 лет. А детям необходимы средства к существованию, официальной сиротской пенсии (25 крон в месяц) на жизнь не хватит.

Размер наследства можно оценить лишь приблизительно. Сумма в 5500 крон, вырученная за продажу дома в Леондинге в 1905 году, за прошедшие годы несомненно уменьшилась: Ангеле выделили её долю, на учёбу Адольфа в Штайре потратили немалую сумму, как и на две его поездки в Вену да на три переезда, но основные траты — лечение и похороны матери.

В последний год жизни Клары Гитлер реальная стоимость её пенсии в 100 крон уменьшилась из-за роста цен. Положение мелких чиновников и вдов чиновников стало тогда особенно тяжёлым, потому что выплаты им, и без того низкие, не увеличивались. Краковицер записывает 1 декабря 1907 года: «В последние недели сильный рост цен. Во всех населённых пунктах демонстрации, дебаты во всех корпорациях и в Рейхсрате. Неутешительная ситуация для «маленьких» людей». 10 декабря он пишет о «повсеместных протестах против всеобщего повышения цен», 14 декабря — о «пассивной забастовке почтовых служащих по всей Австрии», 19 января 1908 года — о «забастовке косарей в Австрии», и так далее [189] .

По очень приблизительным расчётам, Адольфу и Пауле могли достаться в наследство не более 2000 крон, то есть примерно по 1000 крон на каждого.

Материнское наследство и сиротская пенсия обеспечили бы примерно год существования безработного в таком дорогом городе, как Вена. Жалобы Гитлера в 1921 году на то, что когда я отправился в Вену, всей наличности у меня было 80 крон, никак не соответствовали истинному положению дел [190] . Но и то, что Гитлер в 1907 году, получив с разных сторон наследство, стал «весьма обеспеченным человеком», абсолютно неверно [191] . (См. Экскурс в конце этой главы). В эти недели многие сочувствовали «студенту, изучающему искусство», ставшему полным сиротой. Служащий почты Преземайер, живущий по соседству, предлагает ему похлопотать о месте. Но 18-летний юноша отказывается: он намерен стать «великим художником». «А когда ему в ответ сказали, что для этого нужны соответствующие денежные средства и личные связи, он отрезал: «Макарт и Рубенс тоже выбились в люди из низов!»» [192]

Магдалена Ханиш, хозяйка дома на Блютенгассе, отнеслась к амбициям молодого человека с большим пониманием. 4 февраля 1908 года она написала длинное письмо своей подруге Иоганне Мотлох, по прозвищу «Муки», проживавшей в Вене. Попросила дать рекомендательное письмо к Альфреду Роллеру, знаменитому сценографу Венской придворной оперы, ближайшему соратнику Густава Малера и профессору Школы художественных искусств и ремесел: «Сын моих жильцов хочет стать художником, с осени он учится в Вене. Он хотел поступить в Академию изобразительных искусств, но приём уже закончился, и он пошёл в частное учебное заведение (кажется, к Панхольцеру). Это серьёзный, целеустремлённый молодой человек, ему 19 лет, но он зрелый не по годам, милый и ответственный, из очень приличной семьи. Его мать умерла перед Рождеством от рака лёгких, ей было всего 46, вдова обер-официала здешней главной таможни; я её очень любила; она жила рядом со мной на втором этаже; квартира пока что останется за её сестрой и доченькой, которая учится в лицее. Речь идёт о семье Гитлеров, а молодого человека, за которого я прошу, зовут Адольф Гитлер».

Молодой Гитлер восхищался Роллером, которому тогда было 44 года, с тех пор как увидел в Вене две его постановки Вагнера — «Тристана» и «Летучего Голландца». Магдалена Ханиш пишет далее: «Недавно мы случайно разговорились об искусстве и художниках, и он упомянул между прочим, что профессор Роллер — знаменитость, причём не только в Вене, но и во всём мире, и он восторгается его произведениями. Гитлер не подозревал, что мне знакомо имя Роллера, а когда я ему сказала, что была знакома с братом знаменитого Роллера, и спросила, не поможет ли его карьере рекомендательное письмо к директору сценографической части придворной оперы, у молодого человека загорелись глаза; он густо покраснел и сказал, что почтёт величайшим счастьем своей жизни, если сможет познакомиться с этим человеком и будет иметь рекомендательное письмо к нему! Мне очень хочется помочь молодому человеку. У него нет никого, кто замолвил бы за него словечко или помог бы ему словом или делом; он приехал в Вену совсем один, никого там не знает, ему пришлось самому, без всякого руководства добиваться везде, чтобы его приняли. Он твёрдо намерен выучиться стоящему делу! Насколько я его знаю, он не собьётся с пути, потому что у него перед глазами серьёзная цель. Я надеюсь, он будет достоин твоих хлопот! Возможно, ты сделаешь доброе дело. Молодой человек пока ещё в Линце, но через несколько дней снова отправляется в Вену. Он ждёт только решения опекунского совета по поводу пенсии для себя и сестры» [193] .

Иоганна Мотлох, «дражайшая Муки», немедленно написала Роллеру. Знаменитый человек, тогда занятый подготовкой венской премьеры музыкальной драмы Эжена д'Альбера «Долина», ответил сразу, 6 февраля 1908 года, письмом на три страницы: «Дорогая многоуважаемая сударыня, я с удовольствием исполню ваше желание. Пусть молодой Гитлер приходит и приносит свои работы, чтобы я посмотрел, как и что. Я всё скажу ему по совести, насколько я в этом разбираюсь. Он найдёт меня каждый день в моём рабочем кабинете в опере, вход со стороны Кертнерштрассе, лестница дирекции, в половине первого и в половине седьмого. Если меня не окажется в кабинете, слуга пригласит меня по телефону. В эти часы я обычно в опере. Если вдруг так неудачно получится и Гитлер придёт, когда меня нет, пусть не стесняется и явится снова на следующий день».

«Муки» немедленно пересылает это исключительно дружелюбное письмо Роллера госпоже Ханиш, которая уже 8 февраля 1908 года благодарит «за исполнение просьбы» и рассказывает о впечатлении, произведённом в Линце: «Если бы ты могла видеть счастливое лицо молодого человека, когда я пригласила его к себе и сказала, что ты была так любезна и порекомендовала его директору Роллеру, и он может к нему явиться! Это было бы лучшим вознаграждением за твои труды! Я дала ему твою карточку и письмо директора Роллера! Если бы ты только видела этого мальчика! Он читал письмо про себя, медленно, слово за словом, будто хотел выучить его наизусть, с благоговением и счастливой улыбкой. С выражением глубокой благодарности на лице он вернул мне письмо. Спросил, можно ли написать тебе, чтобы выразить свою благодарность. Я ответила: «Да!»… Хотя из опекунского совета до сих пор нет никаких новостей, Гитлер не хочет ждать и через неделю уезжает в Вену. Его опекун — простой человек, очень хороший, но, насколько я понимаю, недалёкий. Он живёт не здесь, а в Леондинге. Мальчику приходится самому всё улаживать, хотя обычно этим занимается опекун. Вместе с этим письмом возвращаю тебе письмо директора Роллера. Если ты встретишься с ним, поблагодари его от меня за доброту, за то, что он при всей своей занятости на такой должности согласен принять молодого Гитлера и дать ему консультацию. Такое счастье выпадает не каждому молодому человеку, думаю, Гитлер сумеет это оценить».

10 февраля 1908 года юноша пишет благодарственное письмо Иоганне Мотлох в Вену, на бумаге с чёрной каймой, старательным почерком и почти без ошибок: