Тот, кто играет с огнем, рано или поздно обожжётся.

Марио Варгас Льоса

Дальше события завертелись с необычайной скоростью. Нам казалось, что мы попали в какой-то адский бюрократический конвейер. Поняли, что всё действительно плохо, когда за нами в камеру пришли люди в военной форме и сказали, что забирают нас в местный военный комиссариат. Мы тут же начали объяснять, что у нас есть отсрочка от армии, что мы не косим, что у нас в Москве всё решено. Но человеку из военкомата с квадратной челюстью и лысиной было наплевать. Нас посадили в машину и привезли в военкомат.

Я просто впал в оцепенение и не знал, что делать. Мама тысячу раз пугала меня армией, но я просто не задумывался об этом всерьёз, не верил. Я чувствовал себя игроком в огромной песочнице жизни, и мне казалось, что по-настоящему ничто мне не угрожает. Но тут я стал смутно сознавать, что теряю контроль над ситуацией и совершенно не понимаю, что делать. Я просто впал в ступор и всю дорогу молчал. Слава же, наоборот, сделался весьма словоохотлив. Он пытался разговорить водителя, расспрашивал его обо всем на свете, о его работе, о семье; видимо, пытался найти какие-то точки, надавить на жалость. Но с этим типом не сработало. Водитель отделывался короткими фразами или просто молчал, ничего не отвечая.

Нас привезли в военкомат – невысокое здание бело-голубого цвета, напоминавшее детский сад, который был в нашем дворе. Мы зашли внутрь, и нас сразу же отправили на медицинский осмотр. Мы даже не успели со Славой обсудить план наших действий, что-нибудь придумать. Я не знал, что не увижу его ещё очень долго.

Медицинский осмотр был чистой формальностью. Мне велели раздеться до трусов и с вещами в руках переходить из одного кабинета в другой. В каждом кабинете сидели врачи разной специальности. Они о чем-то спрашивали меня, проводили какие-то несложные осмотры, делали записи, ставили печати и отправляли меня дальше. Я проходил медосмотр в состоянии полной прострации. У меня отказало воображение, не было никаких мыслей, я просто боялся всех этих людей. Мне хотелось исчезнуть, оказаться дома, вырваться из этого ада. Но я продолжал медленно, как робот, двигаться сквозь череду однообразных комнат под звуки ставящихся печатей.

Когда осмотр был закончен, мне сказали, что никаких отклонений у меня нет и к военной службе я годен. Я даже не стал спорить, мне действительно было нечего сказать. После этого меня проводили в комнату, где ожидали ещё несколько таких же молодых ребят. Все они выглядели потерянными, смотрели в пол и старались не встречаться друг с другом глазами. Это напоминало тюрьму. Я сел на пол в углу. Казалось, что всё это сон, который вот-вот должен закончиться.

Я предполагал, что в этой комнате может оказаться Слава, и мы с ним сможем поговорить и решить, что делать. Но он всё не появлялся. Только на следующий день я узнал, что произошло. В отличие от меня, впавшего в панический шок, Слава сохранил не только силы, но и чувство юмора. Он зашел на прием к врачу, кажется урологу; тот, не глядя на Славу, громко произнес: «Дело на стол!» Слава, то ли, действительно, не понимая, то ли прикалываясь, снял трусы подошел к столу и положил свой член на стол прямо перед урологом. Врач, увидев это зрелище, поднял брови и заорал: «Ты что, идиот?! Карту медицинскую на стол положи, а не х*р свой!» Помимо данного специалиста Слава успел довести ещё нескольких человек, в результате чего его увезли куда-то в другое место.

Через некоторое время я, собравшись с силами, решил, что нельзя бездействовать. Рядом с нашей комнатой дежурил прапорщик – немолодой мужчина с лицом, испещренным морщинами и украшенным рыжими усами. Я стал колотить в дверь и, когда он открыл, обратился к нему:

– Уважаемый! Я требую, чтобы мне вернули мой мобильный телефон. Меня совершенно незаконно задержали и забрали мои вещи. Мне нужно срочно позвонить.

– Всё сказал? – задал прапорщик риторический вопрос, бросив на меня усталый и безразличный взгляд. – Не положено здесь иметь телефон. Так что сядь на место и сиди смирно.

– Подождите! Я имею право сделать звонок. Мне нужно связаться с родными. Может, я адвокату своему хочу позвонить. Не даёте мне мобильный телефон? Тогда дайте мне позвонить с Вашего городского телефона – вон у Вас стоит.

– Говорят же тебе, не положено. Это служебный телефон. Нельзя тебе по нему звонить, – все так же устало и безэмоционально выдал прапорщик. Но я никуда не собирался уходить, и тогда военный повысил голос: – Быстро сел на место! Это приказ!

– Вы мне не приказывайте! Я свободный человек в свободной стране! Вы нарушаете мои права человека и гражданина, Вы нарушаете Конституцию Российской Федерации! Вы знаете, что Вас за это ожидает? Международный трибунал в Гааге! – Я распылялся, вспоминая фразы из школьного курса по обществознанию.

Но на прапорщика все мои восклицания, пафос и угрозы Гаагским трибуналом не произвели ровным счетом никакого впечатления. Он смотрел на меня холодно и безразлично, думая о чем-то своем. После того, как я закончил, прапорщик задумчиво выдохнул:

– Эх, тяжело тебе в армии придется, – а затем добавил: – Ну, ничего, и из тебя мужика сделаем.

После этого я понял, что от этого прапорщика ничего не добьюсь и мне нужно искать кого-то старшего по званию для того, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. Но такой возможности не представилось. Вскоре в комнату вошел тот же самый прапорщик и велел всем собраться и проследовать за ним. Нас посадили в автобус, долго везли и в итоге доставили на территорию воинской части, находившейся за городом.

Я не понимал, что происходит и чем всё это закончится. Мне хотелось просто сбежать, и я судорожно высматривал щели в заборе части, но ничего не увидел. И тогда я вспомнил Славу и то, что тот говорил, перед тем как мы украли курицу: «Это будет хороший опыт и веселая байка». Тогда я немного расслабился и решил продолжать играть дальше в сложившихся обстоятельствах. Мне показалось, что в армии, наверное, нет ничего страшного. Здесь точно так же можно жить, играть, развлекаться, бороться с тупой системой. Я подумал о том, что неплохо пройти эту самую военную службу ради нового опыта и веселых баек.