— Так, — выдохнул он, успокаивая себя и поднял взгляд на посерьезневшего Мукуро, — я ненавижу, когда ко мне кто-то прикасается. Так что убери свои руки, если не хочешь лишиться их по самый локоть.

— Я пришел не для того, чтобы с тобой ссориться.

— Да неужели? Вполне возможно. Но я не собираюсь выяснять причины того, что ты мозолишь мне глаза, да мне это и совсем неинтересно.

— Я хочу извиниться. — Мукуро легко ударил его по руке, заставляя отпустить ручку двери, и развернул к себе, схватившись за его плечо и едва ли не прижимая его к двери. — Я серьезно, Кея, — без тени улыбки произнес он, глядя на обескураженного Хибари. — Я был сопливым мальчишкой, мечтал о всеобщем апокалипсисе, у меня были глупые амбиции и я едва тебя знал. Сейчас многое изменилось: мы с тобой уже такие взрослые, более уравновешенные и не оставляем за своими спинами беспорядочную гору трупов, и я действительно хочу попросить прощения.

— «Мы с тобой»… — повторил за ним Кея и стиснул челюсть. — Ты не думал, что мне твои извинения не нужны? Если ты вдруг постиг дзен и стал воплощением смиренности, — на этих словах он пренебрежительно усмехнулся, — вперед. Меня это никоим образом не касается. Я просто хочу, чтобы ты держался от меня подальше. Знаешь, чтобы я не забил тебя до смерти.

— Я бы мог исправить свои ошибки. С твоим сыном.

Хибари зловеще оскалился и угрожающе прищурил глаза.

— С моим сыном? И каким это образом?

— Я мог бы учить его. Брось, Кея, ты прекрасно понимаешь, что я один из немногих, кто действительно может ему помочь. Ты знаешь, какой он, — посмеялся Мукуро, вспоминая его ужимки и кривляние, не вызывающие ничего, кроме смеха и жалости. — Не такой как ты. Слабый, трусливый и глупый мальчишка.

Хибари хмыкнул, но то, что он промолчал, уже говорило о том, что он и сам это понимает и знает. И более того — сейчас он готов был слушать, пусть это не так яро показывал.

— Твой Тамашима, Кусакабе, Якихико, да кто угодно — никто из них не способен ни на что, и это видно на самом Катсу, разве я не прав?

— Я знаю, чего ты хочешь, Рокудо, — после непродолжительного молчания ответил Хибари. — Катсу… он похож на меня внешне, хочу я этого или нет. И поэтому я знаю, чего ты хочешь. И я повторяю тебе: я не желаю видеть тебя рядом со мной или моим сыном.

— Вот как? Не очень-то ты умело играешь любящего отца. Даже запрещая мне видеться с ним, ты думаешь только о себе.

— Я не любящий отец, — отрезал Хибари и стряхнул его руку. — А теперь проваливай. У меня много дел.

— Думаю, мы продолжим разговор.

— Этого не будет, — отчеканил Кея и вышел как раз вовремя, когда самообладание начинало его покидать. Отвратительное чувство омерзения и зудящее желание отмыть те части тела, которых касался Мукуро, раньше бывшее таким привычным, но уже почти забытое после долгих лет свободы от ходячего напоминания о прошлом, снова охватило его, и он передернул плечами, едва подавив желание поежиться.

***

— Доброе утро!

Вместе с громким веселым приветствием оглушительно хлопнула дверь, и в лицо Катсу прилетела тяжеленная сумка.

— Юи! — воскликнул он, пытаясь отряхнуть учебник от пролитого кофе. — Кто тебе разрешал заходить в мой кабинет?

— Аа, прекрати корчить из себя неизвестно кого.

Юи плюхнулась на диван и развалилась на нем, раскидав в стороны руки и ноги. Она была дочерью Савады — единственной и горячо любимой как отцом, так и мачехой, которую, впрочем, она тоже любила и называла не иначе как мама. Киоко умерла при родах, желая сохранить жизнь своему ребенку, нежели себе самой, и Тсуна прошел долгий путь от ненависти к собственной дочери к почти слепому обожанию. Юи была веселой, хулиганистой девчонкой со средними оценками и средними успехами в спорте, она обожала деловые встречи, всегда присутствовала на тренировках и не слишком опасных сражениях, и, хоть была одногодкой Катсу, обгоняла его в развитии способностей в несколько раз. Также она была очень миленькой, с огромными, как у родителей, карамельными глазами и широкой улыбкой в стиле Ямамото, и Катсу, может быть, испытывал бы к ней симпатию, если бы не одно «но». Его отец по-настоящему уважал Юи. Он тренировался с ней, разговаривал, осведомлялся о ее делах без вселенской тоски в глазах и полного равнодушия. Иногда… нет, часто казалось, что он больше предпочел бы ее своим ребенком, нежели его самого.

— Звонок на урок уже прозвенел, — вздохнул Катсу, понимая, что ему придется покупать новую книгу.

— Но ты же продолжаешь торчать здесь, — резонно заметила Юи.

— Я вообще-то работаю по делам комитета! А ты просто прохлаждаешься, дура, — возмутился Катсу. Юи подбежала к его столу и наклонилась к нему, чтобы чмокнуть его в нос. — Э-эй, перестань так делать, идиотка! — отпрянул он от нее, едва ли не падая со стула.

— Ахаха, ты покраснел! — рассмеялась она, задорно глядя на него. — Чего ты так реагируешь, я ведь тебя всегда целовала.

— Когда мы были детьми, — раздосадовано буркнул раскрасневшийся Катсу, отводя взгляд.

— А ты и сейчас ребенок.

— Ты тоже!

Юи хохотнула и запрыгнула на стол, прямо рядом с ним, и оживленно закачала ногами, насвистывая какую-то мелодию из детской песни. Катсу насуплено молчал, пытаясь вникнуть в написанные отчеты, но мысли расползались, словно тараканы.

Она и впрямь вела себя не так, как должна вести себя настоящая девушка по представлениям Катсу. Его идеалом была мама: добрая, тихая, скромная, с теплой, едва заметной улыбкой и плескающимся в глазах солнцем. К сожалению, таких больше он никогда не встречал. Кроме Дино, но он был мужчиной.